Подвиг (перевод С. Ильина)
Шрифт:
— Хэлло!
– сказала она.
— Вы, - осторожно предположил голос, - миссис Файр?
— Нет, - сказала Джоан и повесила трубку.
– И кроме того, - продолжала она, перемахнув на кухню и обращаясь к мужу, который уже подобрался к бекону, приготовленному ею для себя, - ты же не станешь отрицать, что Джек Кокерелл считает Блоренджа первоклассным администратором.
— Кто звонил?
— Кому-то понадобилась миссис Фьюер или Фейер. Слушай, если ты и дальше будешь пренебрегать всем, что Джордж... (Доктор О. Дж. Хэлм, их домашний врач.)
— Джоан, - сказал Лоренс, который после куска опаловой ветчины стал значительно благодушней, - Джоан, дорогая моя, ты ведь сказала вчера Маргарет Тейер, что хочешь сдать комнату, верно?
— О, Господи, - сказала Джоан, и телефон послушно зазвонил заново.
— По
— Да, это миссис Клементс, - сказала Джоан.
— Это говорит профессор...
– последовал несуразный взрывчик.
– Я веду русские классы. Миссис Файр, которая теперь полдня работает в библиотеке...
— Да, миссис Тейер, я знаю. Так вы хотите взглянуть на комнату?
Он хотел. Может ли он осмотреть ее приблизительно в полчаса? Да, она будет дома. И Джоан хлопнула трубкой о рычаг.
— Кто на сей раз?
– спросил муж, оглядываясь по пути наверх, в уединение кабинета, и не снимая с перил весноватой пухлой руки.
— Лопнувший пинг-понговый мячик. Русский.
— Профессор Пнин, Господи-Боже!
– воскликнул Лоренс.
– "Я с ним знаком; то в самом деле перл..." Ну нет, я напрочь отказываюсь пускать этого монстра в свой дом.
И он свирепо полез наверх. Она спросила вослед:
— Лор, ты кончил вчера статью?
— Почти.
– Он свернул по изгибу лестницы за угол, Джоан слышала, как ладонь его, скрипя, скользит по перилам и затем ударяет по ним.
– Сегодня закончу. Сначала придется подготовиться к экзамену по ЭС, черт бы их побрал.
Что означало "Эволюция смысла" - главный его курс (двенадцать слушателей, увы, далеко не апостолов); курс открывался и должен был завершиться фразой, обреченной в будущем на повсеместное цитирование: "Эволюция смысла является в некотором смысле эволюцией бессмыслицы".
2
Полчаса спустя, Джоан, взглянув поверх помертвелых кактусов в окно стекленой веранды, увидала мужчину в макинтоше и без шляпы, с головой, похожей на отполированный медный шар, оптимистически жмущего звонок у парадной двери прекрасного кирпичного дома соседей. Сзади него стоял - в позе, исполненной почти такого же простодушия - старый скотч-терьер. Вышла со шваброй миссис Дингуолл, впустила копотливого, важного пса и указала Пнину на дощатую обитель Клементсов.
Тимофей Пнин уселся в гостиной, скрестил "по-американски" ноги и ударился в разного рода ненужные подробности. Curriculum vitae [10]– сжатое до размеров ореха (правда, кокосового). Родился в 1898 году в Петербурге. Родители умерли от тифа в 17-м. В 18 году перебрался в Киев. Провел пять месяцев в Белой Армии, сначала в качестве "полевого телефониста", затем в Управлении военной разведки. В 19-м бежал в Константинополь от вторгшихся в Крым красных. Завершил университетское образование...
10
Жизнеописание (лат.)
— Надо же, и я там была девочкой, в том же самом году, - сказала обрадованная Джоан.
– Отец ездил в Турцию по поручению правительства и взял нас с собой. Мы с вами могли встречаться! Я помню, как по-турецки "вода". И еще там был сад с розами...
— Вода по-турецки "су", - сказал Пнин, языковед поневоле, и продолжил рассказ о своем увлекательном прошлом: Завершил университетское образование в Праге. Был связан с различными научными учреждениями. Затем - "Ну, совсем коротко говоря, с 25-го жил в Париже, покинул Францию в начале Гитлеровской войны. Теперь здесь. Американский гражданин. Преподаю русский и тому подобные вещи в Вандаловском университете. У Гагена, главы кафедры германистики, доступны любые справки. Или в Общежитии холостых преподавателей".
Ему там неудобно?
— Слишком много людей, - сказал Пнин.
– Любопытных людей. Тогда как для меня сейчас необходимо абсолютное уединение. Он откашлялся в кулак с неожиданно пещерным звуком (почему-то напомнившим Джоан встреченного ею однажды профессионального донского казака) и взял быка за рога: "Я должен предупредить, - мне вырвут все зубы. Это отвратительная операция".
— Ну что ж, пойдемте наверх, - бодро сказала Джоан.
Пнин разглядывал розовостенную, в белых воланах комнату Изабель. Внезапно пошел снег, хоть небо и отливало чистой платиной. Медленное, мерцающее нисхождение отражалось в безмолвном зеркале. Пнин обстоятельно изучил "Девочку с котенком" Хекера над кроватью и "Козленка, отбившегося от стада" Ханта над книжной полкой. Затем он подержал руку в некотором удалении от окна.
— Температура однородна?
Джоан метнулась к радиатору.
— Жутко горячий, - парировала она.
— Я спрашиваю, нет ли здесь воздушных потоков?
— О да, воздуха у вас будет предостаточно. А вот здесь ванная - маленькая, но только ваша.
— Без douche [11] ?
– спросил Пнин, глянув вверх.
– Возможно, это и лучше. Мой друг, профессор Шато из Колумбийского университета, однажды сломал ногу в двух местах. Теперь я должен подумать. Какую цену вы собирались потребовать? Я это спрашиваю потому, что не дам больше доллара в день, - не включая, конечно, пансиона.
11
Душ (фр.)
— Годится, - с приятным быстрым смешком сказала Джоан.
Во второй половине того же дня один из студентов Пнина, Чарльз Макбет ("Сумасшедший, сколько можно судить по его опусам", - обыкновенно говаривал Пнин), с готовностью перевез багаж Пнина в патологически лиловом автомобиле, у которого слева не хватало крыла, и после раннего обеда в "Яйцо и Мы" - недавно учрежденном и не весьма процветающем ресторане, куда Пнин захаживал из чистого сострадания к неудачникам, - наш друг приступил к выполнению приятной задачи - к пнинизации своей новой квартиры. Отрочество Изабель то ли ушло отсюда вместе с ней, то ли было изгнано матерью, но следам ее детства почему-то дозволили остаться, и прежде чем найти наиболее удобные местоположения для замысловатой лампы солнечного света, для громадной пишущей машинки с русским алфавитом, помещавшейся в заклеенном скочем разбитом гробу, для пяти пар миловидных, удивительно маленьких башмаков с десятью укоренившимися в них колодками, для хитроумного приспособления, моловшего и варившего кофе, - не совсем такого же хорошего, как то, что взорвалось в прошлом году, - для четы будильников, каждую ночь принимавших участие все в том же забеге, и для семидесяти четырех библиотечных книг - по преимуществу старых русских журналов, солидно переплетенных в БВК, - Пнин деликатно изгнал в стоящее на лестничной площадке кресло с полдюжины одиноких томов, таких как "Птицы в вашем доме", "Счастливые дни в Голландии" и "Мой первый словарь" ("Более 600 иллюстраций, изображающих животных, человеческое тело, фермы, пожары, - подобранных на научной основе"), а также одинокую деревянную бусину с дырочкой посередке.
Джоан, которая слишком часто, быть может, прибегала к слову "трогательный", объявила, что пригласит этого трогательного ученого выпить с гостями, муж же ее сказал в ответ, что он тоже трогательный ученый - и если она действительно исполнит эту угрозу, то он лучше пойдет в кино. Впрочем, когда Джоан поднялась к Пнину, он отклонил ее предложение, бесхитростно сообщив, что решил больше спиртного не употреблять. Три супружеские пары и Энтвисл появились около девяти, а к десяти вечер был в разгаре, и тут Джоан, разговаривая с хорошенькой Гвен Кокерелл, заметила облаченного в зеленый свитер Пнина: он стоял в проеме двери, ведущей к подножию лестницы, и держал на отлете - так, чтобы его было видно, - стаканчик. Джоан устремилась к нему и едва не столкнулась с мужем, рысью припустившим через комнату, чтобы остановить, удушить, уничтожить Джека Кокерелла, заведующего английским отделением, который, стоя спиной к Пнину, забавлял миссис Гаген и миссис Блорендж своим знаменитым номером, - он был одним из величайших, если не самым великим в кампусе имитатором Пнина. Тем временем его модель говорила Джоан: "В туалете нет чистого стакана и, кроме того, существуют другие неприятности. От пола дует и от стен дует..." Но доктор Гаген, приятный прямоугольный старик, тоже заметил Пнина и радостно его приветствовал, и в следующую минуту Пнина, заменив ему стакан хайболом, уже представляли профессору Энтвислу.