Шрифт:
На широкую и не сильно чистую столешницу массивного дубового стола спикировала очередная пивная кружка. Пенная шапка покачнулась, но устояла, трактирщик же, работающий в столь ранний час в гордом одиночестве, неторопливо вернулся за стойку, прихлопнув по пути особо наглого таракана. В немытое со дня постройки здания окно безуспешно пытался пробиться робкий свет хмурого зимнего утра, создавая внутри трактира атмосферу хандры и уныния, по мере сил поддерживаемую традиционным эльфийским менестрелем. Спутанные и не отличающиеся чистотой блондинистые волосы барда свешивались ему на лицо, но сие прискорбное обстоятельство совершенно не мешало звукам лютни разносить его похмельное настроение по всему помещению.
Сидевший у окна юноша грустно отхлебнул пиво и прислушался к пению, прикидывая, вынесет он утренний репертуар «перворожденного», или ему вполне хватит собственной хандры. Менестрель не подвел и приступил к исполнению «Пэлла хисиа», что еще было хоть как-то, но терпимо, ибо исполнялось на эльфийском и понималось в лучшем случае через слово. Хуже было другое – за этой песней неизменно следовал «Даэрон», слова которого подобно изящному серебристому клинку неизменно оставляли незаживающие кровоточащие раны на и без того измученном сердце Тордвара – именно так звали нашего страдальца. Кружка была почти полна, уходить с насиженного местечка не хотелось, дома никто его не ждал, кроме все тех же тяжких раздумий, так что, покорившись неизбежному, юноша предался размышлениям и воспоминаниям. Звучащая негромко, но на редкость въедливо «Пэлла хисиа» задавала тему.
За …, в земле чужой
Тщетно ищет душа покой…**
О, да… Кто бы знал, насколько страстно желал Тордвар, гордое имя которого являлось, пожалуй, самым ценным его имуществом, покинуть родные пенаты. Но покинуть не просто так, не уйти в подмастерья в другой клан, не основать собственную мастерскую в любом из городов людей, а совершить что-то выдающееся, дабы вернуться овеянным славой и c чем-нибудь уникальным и бесценным в мешке.
До корней ее, до …
Ты - огонь, страдание, боль…**
Да он на все готов был пойти, вот только природное здравомыслие мгновенно осуждало «души прекрасные порывы». Умеют же эти остроухие слова подбирать, хоть бросай все и учи эльфийский… Так, продолжим о грустном. С возможностями для подвига было откровенно плохо.
Мглистый кряж, в торговом городке у подножия которого и находился данный трактир с громким названием «Удачная сделка», точно не являлся краем мироздания. Через него проходило несколько трактов, неподалеку располагались как эльфийские и дриадские леса, так и довольно крупные города людей. Хватало и поселений других рас, причем не только наземных – многие осваивали подземные горизонты, залежей полезных ископаемых хватало на всех. Но все были до отвращения мирными.
С тех пор как во главе самых воинственных разумных существ – людей – встали представители торговой гильдии, количество вооруженных конфликтов очень быстро устремилось к нулю. Война вредит торговле, знаете ли…
Классический вариант с убиением дракона не выдерживал никакой критики. Огнедышащего ящера найти было несложно, мало того, пещера одной драконицы располагалась прямо в горе Семи Ветров, пешего ходу до которой было часов пять, не больше. Вот только даже за мысли об ее убиении на Тордвара ополчился бы его собственный клан в полном
Связываться с представителями других рас тоже представлялось довольно сомнительным мероприятием, даже если отбросить героику и сосредоточиться на материальном. У людей все самое ценное произведено его же кланом - этим никого не удивишь и ничьего расположения не завоюешь. Соваться к эльфам просто глупо – кроме стрелы в мягкое место от них все равно ничего не добьешься, а наиболее вероятным трофеем станет томик размышлений о тщете всего сущего какого-нибудь Асморидиона Лирнейского. Низшие расы вроде орков и кобольдов на то и низшие, что в лучшем случае добудешь у них мешок неограненных самоцветов, а этого добра и у него самого хватает. Оставался интересный вариант с темными эльфами…
Дроу проживали в пещерах под Паучьим отрогом, который, к счастью остальных рас, располагался с самого краю Мглистого кряжа. Об этих существах – жестоких и нелюдимых – ходили легенды одна кровавее другой. Торговать с ними решались очень немногие, и никто из купцов даже не думал соваться под землю, ибо существовал довольно ощутимый риск попасть на праздник, посвященный их паучьей Богине. Темные эльфы, являясь существами редкой богобоязненности, никогда не упускали случая ее порадовать жертвоприношением, причем чем кровавее, тем больше было счастья.
Тордвар и так, и этак крутил в голове данный вариант. С одной стороны, возвращение из подземных лабиринтов дроу с трофеем любой ценности автоматически тянуло на подвиг, с другой – подобного рода героизм определенно граничил с идиотизмом. Вероятность закончить свою недолгую пятидесятилетнюю жизнь в жвалах тамошних пауков либо на алтаре была весьма велика. Выпитых пяти кружек пива было явно недостаточно для более решительных действий, нежели обдумывание, и юноша утешал себя тем, что, в крайнем случае, визит к данной разновидности остроухих можно использовать в качестве самоубийства. До которого, вообще говоря, было не так уж и далеко.
Полное отсутствие надежды, сырая и хмурая зима, любимый молот, расколотый самим же Тордваром в приступе отчаяния… Тени великих предков, клубящиеся в углах спальни и пробирающиеся в сны недостойного потомка, не способного совершить хоть что-то выдающееся… И ведь далеко не факт, что цель была бы достигнута, даже если он и совершил бы подвиг… И это обстоятельство больше всего способствовало непрекращающейся уже который месяц депрессии нашего страдальца.
«Пэлла хисиа», судя по всему, подходила к концу. Бард, чей взгляд теперь был прикован к монументальному бочонку пива, из последних сил посыпал солью сердечные раны Тордвара:
Услышь мое последнее слово.
Проникает … взгляд
Сквозь … и моря плен.
Дева, разума сон больного! **
Воистину все зло от баб, мужчины всех мало-мальски разумных рас были в этом солидарны. Именно некая дева и являлась первопричиной душевных метаний и поиска героизма бедного юноши. И не сном она являлась, увы, а любимой дочерью вождя.