Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)
Шрифт:
Но кое-что я, кажется, позабыл – Самбра. Будучи в состоянии крайнего возбуждения, я не помнил о реке, пока не увидел ее – глубокую и широкую, тускло мерцающую в утреннем свете. Река преграждала мне путь, а позади свирепо ревели пруссаки. Я галопом поскакал к обрыву, но лошадь отказывалась прыгнуть в воду. Я пришпорил коня, но откос был слишком высок, а течение глубоко. Конь попятился назад, фыркая и дрожа всем телом. Триумфальные крики раздавались все громче и громче. Я повернул и помчался во весь опор вдоль берега. В том месте река образовывала излучину, которую мне предстояло пересечь, ведь путь назад был отрезан. И вдруг меня осенило, появилась надежда: я увидел на этом берегу дом, а на противоположном – еще один. Там, где стоят такие дома, обычно находится брод. К воде вел пологий спуск, по которому я направил коня. На этот раз конь повиновался. Вскоре вода поднялась до седла. Белая пена кружилась справа и слева. Однажды конь споткнулся. Я было подумал, что все потеряно, но он вернул равновесие и уже через мгновение цокал копытами по противоположному склону. Когда мы выбрались из воды, я услышал позади плеск – это первый пруссак въехал в воду. Нас теперь разделяла река.
Я скакал,
Меня догонял гусар – всадник небольшого роста на крупном черном скакуне. Небольшой вес позволил пруссаку обогнать остальных. Первое место всегда почетно, но при этом наиболее опасно. Ему вскоре пришлось в этом убедиться. Я нащупал седельные сумки, но, к моему ужасу, в них не оказалось пистолетов. В одной находилась подзорная труба, другая была заполнена бумагами. Моя сабля осталась привязанной к седлу Виолетты. Ах, если бы у меня в руках было оружие, а я сидел на спине своей лошади, мне бы не составило труда расправиться с этими мерзавцами. Но все же я не был совершенно безоружен: собственная сабля императора оказалась притороченной к седлу. Она была короткой и искривленной, а эфес богато инкрустирован золотом. Такая сабля годилась более для того, чтобы сверкать на параде, а не служить солдату в смертельном бою. Однако я вытащил саблю из ножен и стал ожидать, когда подвернется удобный случай пустить ее в дело. С каждым мгновением стук копыт за моей спиной становился все ближе. Я слышал, как фыркала лошадь моего преследователя, а он посылал злобные проклятия в мой адрес. Тропа круто заворачивала в сторону. Я повернул своего араба и поднял на дыбы. Пруссак оказался со мной лицом к лицу. Он скакал слишком быстро, чтобы успеть остановиться. Его единственным шансом было наскочить на меня и сбить с ног. Разумеется, он встретил бы тогда собственную смерть, но, ранив меня или лошадь, лишил бы меня последней надежды на побег. Однако этот глупец, увидев мое лицо, вздрогнул от неожиданности и решил проскочить справа. Я склонился над шеей своего коня и всадил свою игрушечную саблю в живот пруссака. Саблю, очевидно, ковали из лучшей стали, она была острой как бритва. Я даже не почувствовал, как лезвие вошло в плоть, лишь брызги крови полетели во все стороны. Конь пруссака продолжал скакать. Всадник продержался в седле еще около сотни ярдов, затем уронил голову в гриву и сполз на землю. Я тем временем скакал следом за лошадью погибшего. Наша схватка длилась не более нескольких секунд.
Когда пруссаки поравнялись со своим мертвым товарищем, из их глоток вырвался мстительный вопль. Я не мог сдержать довольную улыбку при мысли о том, что они будут думать о способностях императора скакать верхом и управляться мечом. Украдкой взглянув назад, я увидел, что никто из семи всадников не остановился. Важность задания, которое им предстояло выполнить, значила для этих людей больше, чем судьба погибшего товарища. Они были неутомимы и безжалостны, как охотничьи псы.
Я вырвался далеко вперед, а конь не проявлял признаков усталости. Мне стало казаться, что опасность позади, как именно в эту минуту на меня навалилось непредвиденное. Дорога раздвоилась. Я выбрал более узкую тропинку, потому что она густо поросла травой: коню легче скакать по такой дороге. Представьте мой ужас, когда, промчавшись мимо ворот, я очутился во дворе фермы. Конюшни и другие хозяйственные постройки стояли по сторонам прямоугольником. Выхода нигде не было. Ах, друзья, разве этого недостаточно, чтобы мои волосы стали совершенно седыми?
Отступление был невозможно. Копыта коней пруссаков выбивали дробь все ближе и ближе. Я оглянулся по сторонам. Природа одарила меня острым взглядом. Острый взгляд – это главный талант любого солдата, но более всего он необходим кавалерийскому офицеру.
Между длинными и низкими конюшнями стоял загон для свиней. Его передняя часть была деревянной, четырех футов в высоту. Задняя – построена из камня и немного выше. Что находилось за стенами, мне было неизвестно. Пространство между передней и задней стенами составляло не более нескольких ярдов. Риск был слишком велик. Тем не менее стоило рискнуть. Каждую секунду кони моих преследователей стучали копытами по земле все громче и громче. Я направил своего араба в загон. Конь легко перепрыгнул деревянную стенку, приземлился передними ногами на спящую свинью, поскользнулся и упал на колени. Я вылетел из седла, пролетел над стеной и свалился лицом в мягкую цветочную клумбу. Мой конь находился по одну сторону стены, я – по другую, а пруссаки тем временем въезжали во двор. Уже через мгновение я вскочил на ноги, перегнулся через стену и схватил упавшего коня за уздечку. Камни в стене не были связаны раствором. Я сбросил несколько камней на землю, образовав брешь. С криком дернув уздечку, я заставил храброго коня перепрыгнуть препятствие. Еще миг – и я вдел ногу в стремя.
Замечательная идея промелькнула в моей голове, как только я вскочил в седло. Если пруссаки решатся перепрыгнуть через изгородь, то смогут сделать это только по очереди. Каждому понадобится время, чтобы прийти в себя после прыжка. Почему бы не подождать их у изгороди и не убить всех одного за другим? Неплохо придумано! Пруссакам следует преподать урок, пусть знают, что Этьен Жерар – не самая легкая добыча. Рука опустилась за саблей. Можете себе представить мое разочарование, друзья, когда я обнаружил, что ножны пусты. Сабля вылетела из ножен, когда конь споткнулся о проклятую свинью. От каких пустяков зачастую зависит наша судьба: свинья на одной чаше весов, Этьен Жерар – на другой! Может, перепрыгнуть и добраться до сабли? Исключено. Пруссаки уже во дворе. Я повернул коня и помчался что есть сил.
Но уже через мгновение стало ясно, что я оказался в ловушке похуже первой. Сейчас я находился в саду с оранжереей в центре и цветочными клумбами по бокам. Высокая стена окружала сад со всех сторон. Где-то должны были находиться ворота, ведь посетители не могли проникать в сад, перепрыгнув через свинарник. Я поскакал вдоль стены. Вскоре я наткнулся на калитку с торчащим в замке ключом. Я спешился, открыл калитку и… увидел прусского улана, сидящего на лошади на расстоянии шести футов от меня. Несколько мгновений мы ошарашенно смотрели друг на друга, затем я захлопнул калитку и запер ее. Звук удара и отчаянный крик раздались по другую сторону сада. Я понял, что один из моих преследователей совершил неудачный прыжок через изгородь. Как же мне выбраться из тупика? Ясно, что часть пруссаков поскакала вокруг ограды, а часть продолжала преследовать меня. Имей я при себе саблю, зарубил бы улана у ворот, но сейчас, кажется, пришло мое время погибнуть. Если я останусь на месте, то пруссаки рано или поздно преодолеют ограду. Что же тогда? Я должен немедленно что-то предпринять, или будет слишком поздно. Но в такие минуты мой мозг работает особенно хорошо, а поступки продуманны. Я побежал вдоль изгороди на сто ярдов от того места, где стоял улан, затем остановился и сбросил несколько камней со стены на землю. Закончив это, я поспешил к воротам. Как я и ожидал, пруссак помчался в то место, где я проделал отверстие в стене. Я слышал, как глухо стучат копыта его коня. Улан полагал, что я подготовил место для побега, и сейчас торопился, чтобы перехватить меня. Оглянувшись назад, я увидел всадника в зеленой форме: граф Штейн удачно перескочил через изгородь и теперь с торжествующими воплями галопом мчался через сад.
– Сдавайтесь, ваше величество, сдавайтесь! – кричал он. – Мы пощадим вас!
Я выскользнул из ворот, но у меня не оставалось времени запереть их. Штейн преследовал меня по пятам, да и улан успел развернуть свою лошадь. Вскочив на спину своего араба, я помчался по расстилавшейся вокруг траве. Штейну понадобилось спешиться, открыть ворота, провести через них коня и лишь затем снова запрыгнуть в седло. Его я опасался гораздо больше, чем улана, конь которого был неважной породы и довольно измотан. Я промчался галопом целую милю, прежде чем отважился оглянуться назад. Штейн находился на расстоянии мушкетного выстрела от меня, улан порядочно отстал, вдали виднелись еще три фигуры. Число пруссаков значительно уменьшилось, тем не менее их было более чем достаточно, чтобы справиться с безоружным человеком. Удивительно, но за время длительной погони мне ни разу не встретились отступающие французы. Поразмыслив, я пришел к выводу, что отклонился далеко на запад от места сражения. Если я хочу встретить французских солдат, то мне следует держаться восточнее. Даже если пруссаки не смогут поймать меня самостоятельно, то будут преследовать до тех пор, пока я не попаду в руки их товарищей, наступающих с севера. Взглянув на восток, я увидел облако пыли, которое поднималось на несколько миль. Без сомнения, это была главная дорога, по которой шагали наши отступающие войска. Но вскоре мне пришлось убедиться, что некоторые солдаты отклонились от главной дороги. Сначала я наткнулся на лошадь, которая мирно щипала траву у дороги, а затем на ее хозяина – тяжело раненного французского кирасира, который находился между жизнью и смертью. Я спрыгнул с коня и схватил его длинный, тяжелый палаш. Никогда мне не забыть лицо этого человека, его взгляд. Это был старый седоусый воин, один из настоящих фанатиков, поседевших в боях. Видение императора перед смертью показалось ему подарком небес. Изумление, любовь, гордость – все эти чувства промелькнули на его мертвенно-бледном лице. Он пробормотал что-то. Боюсь, что это были его последние слова. Но у меня не было времени слушать, что он сказал. Я галопом помчался вдаль.
Все это время я скакал по лугу, пересеченному широкими канавами. Некоторые из них были не менее четырнадцати-пятнадцати футов в ширину. Каждый раз, когда я перепрыгивал через них, сердце замирало в груди от ужаса: неудачный прыжок мог оказаться последним. Но кто бы ни был тот человек, который выбирал лошадей для императора, он выполнял свою работу на отлично. Кроме случая, когда араб заартачился на высоком берегу Самбры, конь ни разу не подвел меня. Он с легкостью преодолевал препятствия, однако мы никак не могли оторваться от этих чертовых пруссаков. Каждый раз, очутившись по другую сторону канала, я с надеждой бросал взгляд назад, лишь для того, чтобы увидеть Штейна, который летел на своем белоногом жеребце так же легко, как я. Штейн был моим врагом, но я проникся к нему уважением за то, как он вел себя в тот день.
Снова и снова я мысленно измерял дистанцию между Штейном и следующим за ним всадником. Поначалу я питал надежды, что смогу развернуть коня и зарубить Штейна, как до этого гусара, пока товарищи не пришли ему на помощь. Но остальные пруссаки не отставали. Я подумал, что если Штейн такой же хороший рубака, как всадник, то мне понадобится гораздо больше времени, чтобы убить его. В этом случае подоспеют другие, и моя песенка спета. Самым разумным казалось продолжить скачку.
Дорога, окаймленная по обе стороны тополями, пересекала луг с востока на запад. По ней я смогу добраться до огромного пыльного облака, поднятого отступающей французской армией. Я повернул лошадь и поскакал по дороге. Справа впереди показался небольшой домик. Ветка вместо вывески указывала на то, что это таверна. Неподалеку толпилось несколько крестьян, но мне нечего было их опасаться. Красный цвет мелькнувшего мундира напугал меня гораздо больше. Судя по всему, сюда успели добраться англичане. Однако я не мог остановить коня, мне некуда было свернуть. Моим единственным шансом было пришпорить коня и промчаться мимо галопом. Вражеских солдат нигде не было видно. Очевидно, эти люди были мародерами или дезертирами, а следовательно, они не опасны. Приблизившись, я увидел двух англичан, сидевших на лавке у входной двери. Когда они, пошатываясь, встали на ноги, то стало очевидно, что оба безнадежно пьяны. Один, покачиваясь, вышел на середину дороги.