Подвиги Геракла (др. перевод)

Кристи Агата

— Между прочим, — спросил Пуаро, — как ваш сын, мадам? — Он хотел сказать «ваш малыш», но вовремя вспомнил, что прошло уже двадцать лет.

Лицо графини засветилось гордой материнской улыбкой.

— Мой милый ангел, — сказала она. — Он стал большой и красивый. Широченные плечи. Он сейчас в Америке. Строит там мосты, дома, банки, отели, магазины, железные дороги — словом, все, что хотят американцы.

— Он что, инженер-строитель? — удивился Пуаро.

—

Не знаю, — сказала графиня… — Да какое это имеет значение. Он бредил железными балками, машинами и всякими вещами, которые он называет напряжением или усталостью металлов, но я, честно сказать, так до сих пор толком и не знаю, что это такое. Но я его обожаю и поэтому обожаю Алису. Да-да, — сказала она, увидев удивление Пуаро, — они уже обручены… Они где-то встретились, то ли в поезде, то ли в самолете, и полюбили друг друга, беседуя о благосостоянии рабочего класса. И когда она бывает в Лондоне, то приезжает навестить меня.

— Я ей говорю, — графиня сложила руки на своей пышной груди, — «Ты и Ники любите друг друга, поэтому я люблю тебя, но если ты любишь его, то почему бы тебе не поехать с ним в Америку?» А она мне все о своей работе, о книге, которую она пишет, о карьере, и я этого, честно сказать, не понимаю, но говорю себе: «Терпи». И я терплю, — добавила она на одном дыхании. — А что вы думаете обо всем этом, мой дорогой Пуаро? — Графиня обвела рукой кругом.

— Придумано неплохо, — ответил Пуаро, тоже оглядываясь кругом. — Шик модерн.

Все места были заняты, и это говорило о том, что заведение пользовалось несомненным успехом. Публика была разная: скучные пары в вечерних туалетах, представители богемы в вельветовых штанах и полные мужчины в деловых костюмах. Музыканты, загримированные под чертей, играли приятную музыку. Вне всякого сомнения, посещение «Ада» стало модой.

— У нас бывают всякие люди, — сказала графиня. — Наши двери открыты для всех. Ведь двери в преисподнюю открыты для всех, не так ли, господин Пуаро? — Графиня рассмеялась.

— Вы правы, графиня, — согласился Пуаро. — Для всех, кроме, пожалуй, бедных.

— Разве нам не говорили, — снова засмеялась графиня, — что богатым трудно попасть в рай? Ну, а в «Ад» им дорога открыта.

К столику возвращались профессор и Алиса. Графиня поднялась.

— Я должна переговорить с Аристайдом, — извинилась она и отошла.

Подойдя к метрдотелю, высокому, худощавому мужчине в костюме Мефистофеля, она сказала ему несколько слов и затем пошла от столика к столику, беседуя с посетителями.

— Графиня — яркая индивидуальность,

вы не находите? — сказал профессор, обращаясь к Пуаро и утирая пот со лба. Он жадно припал к бокалу с вином, утоляя жажду. — Люди это чувствуют.

Профессор извинился и отошел к другому столику.

Пуаро, оставшись наедине с Алисой, чувствовал себя неловко, особенно после того, как он посмотрел в ее холодные голубые глаза. Он отметил, что она была довольно хороша собой, но в то же время чем-то немного встревожена.

Я до сих пор не знаю вашей фамилии, — пробормотал Пуаро, чтобы хоть как-то завязать разговор.

— Каннингхэм. Алиса Каннингхэм, — ответила Алиса. — Я поняла, что вы знали Веру еще раньше, не так ли?

— Прошло более двадцати лет, — вздохнул Пуаро.

— Я нахожу, что она — хороший объект для изучения, — сказала Алиса. — С одной стороны, она интересует меня как мать человека, за которого я собираюсь выйти замуж, а с другой — я в ней заинтересована с профессиональной точки зрения, как психолог.

— В самом деле? — удивился Пуаро.

— Да, — ответила Алиса. — Я пишу книгу о криминальной психологии и считаю, что ночная жизнь этого заведения — яркая иллюстрация к моей книге. Сюда регулярно приходят несколько человек с уголовным прошлым. С некоторыми из них я уже беседовала о ранних годах их жизни. Вы все знаете о прошлом Веры, о ее криминальных наклонностях, я имею в виду, о том периоде, когда она воровала?

— Да, конечно, — растерялся Пуаро. — Я об этом знаю. Ну и что из этого?

— Я называю это комплексом сороки, — объяснила Алиса. — Сорока ведь хватает только блестящие вещи, но деньги — никогда. Вот и Вера. Она брала только драгоценности. Я узнала, что в детстве ее баловали, потакали ее капризам, и ей многое сходило с рук. Жизнь у нее была безопасной и скучной, а душа требовала драмы — ей недоставало наказания. В этом-то и кроется причина того, что она стала воровать. Ей хотелось быть важной, знаменитой, а для этого годились и плохие поступки.

— Но ее жизнь, — заметил Пуаро, — не была такой уж безопасной и скучной во время революции в России, не так ли?

Голубые глаза Алисы расширились от удивления.

— А-а… — сказала она. — Участник сопротивления режиму? Это она вам сама рассказала?

— Она — дворянка, — твердо сказал Пуаро, вспомнив некоторые подробности разговора с графиней много лет назад, когда она рассказывала ему о ранних годах своей жизни. — И во время революции жила в России.