Подвижники и мученики науки
Шрифт:
Иван Федоров — человек твердой воли. Он безгранично верил в свое дело, верил, что книгопечатание должно принести людям огромную пользу. Довольно скоро он понял бесполезность обращения за помощью к богатым и знатным и идет к простым мирянам, людям среднего, а чаще малого достатка. Собрав небольшое количество денег, он налаживает типографию и начинает понемногу печатать книги. Так до самой смерти не бросает Федоров любимого дела, терпя ради него и нужду и даже унижение. В 1583 году он умер.
Пока существует общество, имя Гутенберга, с тяжелыми лишениями положившего начало печатанию книг, будет со славой переходить из поколения в поколение. Не забудутся и имена первопечатников Ивана Федорова и его соратника Петра Тимофеева, повторивших у нас славное дело Гутенберга.
Глава пятая. Святейшая инквизиция
Материальное положение городов начиная с XIV века улучшалось. Росла их политическая самостоятельность. Прибавлялись знания. Все серьезнее становился разлад среди ученых богословов. Авторитет духовенства падал. Многие, оставаясь верующими, отходили от католичества. Объявилось много смельчаков, возникали различные ереси [9] , критиковавшие католическую религию, ее учение и обряды, образ жизни и нравы ее служителей.
9
Ересью называется отступничество, отход от тех или иных правил и установлений какой-нибудь религии.
Могла ли церковь отнестись ко всему этому безразлично? Разумеется, нет. Борясь за свои интересы, защищаясь от нападок, католическая церковь организовала одно из свирепейших судилищ, какие когда-либо существовали в истории человечества, — инквизицию, особый орган, которому надлежало судить и карать всех вероотступников и богохульников, всех более или менее озаренных светом мысли и знания, всех, в ком проявлялись чувство независимости и любовь к свободе.
Большинство историков относит учреждение инквизиции к первой половине XIII столетия (1228–1231). Но до второй половины XV века не существовало особого постоянного трибунала, на который возлагалась бы обязанность судить еретиков. Обычно время от времени в тот или иной город присылался епископ-инквизитор, который производил следствие и выносил приговор. Исполнение приговора поручалось светской власти. Это, однако, нисколько сути дела не меняло: подлейшее из подобных судебных учреждений оставалось таковым и тогда, когда суд производился единолично епископом, и тогда, когда это делалось целым коллективом.
«Сам бог был первым инквизитором, а первым инквизиционным судом был суд над Адамом и Евой после грехопадения»— так рассудили основатели инквизиции и, освятив свое «благое» начинание ссылкой на бога, принялись томить в тюрьмах, пытать, душить, сжигать тысячи людей.
Перед лицом «святейшей» — так называли инквизицию — человек чувствовал себя лишенным всяких прав. Тот, кого вызывала инквизиция, кого приводили к инквизитору на допрос, наперед уже считался виновным на основании сделанного на него доноса. От него требовалось только, чтобы он «сознался в своей вине». С этой целью инквизитор, ведя следствие, старался опутать свою жертву сетью хитро придуманных вопросов. Допрос тянулся долго, много раз повторялся, сопровождался возмутительным крючкотворством, чередовался с утонченными пытками: водой, железом, огнем, пыткой на дыбе. И обвиняемый часто сам переставал понимать, еретик он или нет.
Все ходили под страхом обвинения в какой-нибудь ереси, в богохульстве или вольнодумстве.
Друзья, знакомые, случайные встречные — все находились под взаимным контролем, все, во славу божию, свидетельствовали друг на друга, все были предметом поголовного сыска. Родители предавали детей — кто по религиозному рвению, а большинство от страха; дети отрекались от родителей. Многие сами являлись в инквизицию с повинной и, в расчете на милость, «сознавались» в не совершенных ими грехах и преступлениях.
Нужно ли удивляться, что благодаря страху, нагнанному инквизицией, в обществе процветали доносы, шпионаж, провокации. Доносчики, официальные и добровольные, лезли буквально во все щели семейного и общественного быта, опутывали клеветой мирных граждан, пытались проникнуть в их мысли и сердца недреманым оком и всюду приникающим ухом, преследовали обреченных. Люди трусливо осматривались по сторонам и прислушивались ко всему, что могло внушить хотя бы только тень подозрения. Не доверяли друзьям, членам семьи и домочадцам. Боялись стен своих, трепетали в подлых цепких лапах предательства.
И было из-за чего трепетать, особенно в Испании XV столетия, когда во главе инквизиции стал хитрый, как лиса, и хищный, как изголодавшийся волк, «великий инквизитор» — Фома Торквемада (1420–1498).
Уже в самом начале своего владычества «великий инквизитор» отправил на костер триста человек и около сотни еретиков осудил на вечное заточение в тюрьмах. А за все время его «плодотворной деятельности на пользу церкви и государства» было сожжено свыше десяти тысяч человек. Это составило несколько меньше одной трети всех сожженных в Испании еретиков за время энергичной работы инквизиции, продолжавшей усердствовать и в XVI веке. Сжигались не только люди, но и «вредные» книги. Так, согласно распоряжению того же Торквемады только в одном городе сожгли шесть тысяч книг различных авторов; с его же благословения огонь пожрал огромную библиотеку королевского принца. Еще бы! Книги, наука, образование числились в ряду самых опасных врагов церкви и поддерживающей ее власти.
Все только что перечисленные «богоугодные» дела Торквемады и иных больших и малых инквизиторов преследовали две цели: «спасение души убиенных еретиков» и пополнение кошельков церкви и правительства. Ведь имущество заточенных и приговоренных к смерти конфисковалось, а за мелкие прегрешения взимались штрафы различных размеров, причем две трети этих доходов, согласно уставу, выработанному под руководством Торквемады, шли в церковную казну и одна треть — в правительственную. При конфискации имущества рекомендовалось не иметь никакого сострадания к детям виновного, ибо, как гласит один из параграфов инструкции для инквизиторов, «по всем божеским и человеческим законам дети наказываются за грехи отцов».
Инквизиция существовала в Италии в XIII веке и позже (Рим, Венеция, Неаполь). Существовала она задолго до испанской и во Франции. Практиковалась в Нидерландах [10] и в Германии. Но пальму первенства надо все же отдать Испании и ее «великому инквизитору»: испанская инквизиция была поистине «виртуозной». Познакомимся поэтому с ней несколько основательнее.
Обвиняемого заключали в небольшой сырой и мрачной камере — длиной в 5, а шириной в 4 шага, — где сидели шесть и более (смотря по улову) таких же узников. Спали они — мужчины и женщины — вместе, либо на полу, либо на нарах на грязной соломе. Все виды издевательств и насилия применялись к ним. За малейший протест раздевали догола и бичевали. Женщин насиловали. Из темницы выводили только на допрос. Если при допросе узник не винился, упорствовал, то наступал второй момент знаменитого суда — пытки.
10
Нынешние Бельгия и Голландия.
Пытки тоже были разные. Их придумали изобретательные головы. И применялись они не как попало, а, так сказать, в плановом порядке.
Начинали с «кроткого увещевания» и «отеческого побуждения»: обвиняемый голый стоял перед орудиями пытки и «знакомился» с тем, что ожидало его, буде он не признает своей вины.
Затем приходил черед «суровому испытанию», имя которому — «дыба»: узника со связанными на спине руками подымали вверх на веревке, привязанной одним концом к рукам, а другим перекинутой через блок; затем его быстро опускали и вновь стремительно вздергивали. И это истязание, которое сами инквизиторы называли «умалением членов», повторялось несколько раз, пока измученный узник не выражал желания дать показания. Если эти показания не удовлетворяли палачей, они приступали к дальнейшим мерам «увещевания» грешников.