Подводная агентура
Шрифт:
Отец в форме стоял рядом с Андреем и смотрел не на памятник, а на школьников. Правильно, он с высоты своего жизненного опыта видел в них будущее, а памятники…
Памятники – это прошлое, пройденное, то, что скоро или забудется, или просто потеряет остроту переживаний. Андрей смотрел на каменное лицо Сашки, и перед ним уже не так ярко виделась картина погружающейся в бездну разбитой яхты, мертвого тела, которое ворочают с бока на бок и захлестывают волны. И тот миг, когда очередная волна накрыла его и больше не отпустила, когда Андрей осознал, что это навеки. Сашка, друг, человек, который всю жизнь был рядом даже в такие минуты, когда рядом не было и не могло быть родителей, который знал и судил о таких вещах, о которых не рассказывают родителям, да и вообще никому… Сашка, который спас ему жизнь тогда
– А сейчас, ребята, – дошел до слуха Андрея голос директора школы математички Анны Ивановны, – я хочу предоставить слово однокласснику Саши Ветрова, его школьному и боевому другу, военному моряку Андрею Истомину. Пожалуйста, Андрей!
Глаза у директрисы были, конечно же, «на мокром месте». Да и многие хлюпали носами. И училки, и девчонки-старшеклассницы, и родители тоже. Андрей не подумав согласился, что скажет несколько слов. Теперь же он понял, как это будет трудно сделать. Пафосных фраз он не хотел, а что иного он мог сказать? Правду – нельзя, врать – тоже нельзя!
Он вышел к микрофону и посмотрел на ряды школьников, на учителей, которые, как теперь он заметил, постарели за эти годы. И строгая ворчунья директриса, которая, как они узнали уже после окончания школы, билась за каждого *censored*гана в милиции, в комиссии по делам несовершеннолетних, отстаивала перед родителями их детей, родителей перед их детьми.
Вон «англичанка» Вероника Андреевна. Все такая же красивая, только уже с несколько поблекшей внешностью. А как в нее во времена Андрея были влюблены все старшеклассники. И как морду били тем, кто додумывался говорить о ней пошлости. А вот Ольга Сергеевна из начальной школы. По молодости и глупости пацаны смеялись и исподтишка показывали на нее пальцем. Невысокая, страшненькая, она была замужем, когда пришла к ним в школу, у нее было двое детей и прекрасная во всех отношениях семья. А потом девчонки, строго хмуря брови, рассказывали недоумкам-мальчишкам, какой Ольга Сергеевна чудесный человек, как за ней хвостом ходят малыши, чуть ли не за подол держатся.
Что им сказать? Спасибо за то, что вырастили нас такими, дали путевку в жизнь? Глупо все это и даже пошло. Дело-то совсем в другом. Андрей снял фуражку, провел несколько раз по коротко стриженным волосам и заговорил с высоты своего гренадерского роста суровым баском воина:
– Ребята, я долго думал, что и как вам сказать сегодня. Я и сейчас не очень знаю, что именно, какие слова. Сашка был моим закадычным, как это принято говорить, другом, нас много что связывало. Вы окончили школу, у вас скоро выпускные экзамены, но самый главный экзамен у вас впереди. И не только у тех, кто наденет военную форму. Да, у военных есть такой долг, даже не долг, а просто работа. Эта работа заключается в том, чтобы всегда быть готовым умереть. И это нужно понимать и осознавать. А когда придет эта минута, когда родине потребуется твоя жизнь, ты должен сражаться до конца, чтобы боевая задача была выполнена, чтобы остались живы твои товарищи. Не хвататься за голову и со стенаниями восклицать:
«А как же так, я не хочу умирать, я еще так молод». Нет, ты просто знаешь, что такое может быть, потому что это твоя профессия. Вот в чем суть армии и военного человека.
В толпе родителей зашмыгали носами и в ход пошли платочки и салфетки. Андрей нахмурился, поняв, что его понесло совсем не туда. Не оратор он!
– Мне хочется добавить, – продолжил он, – внутренняя готовность отдать себя всего для родины должна быть у каждого и на каждой работе. Хоть у водителя, хоть у строителя, хоть у учителя. Понимаете, все мы граждане своей страны и огромного мира, который нас окружает. Мы все в ответе за него, за то, каким он останется после нас. Если каждый спрячется в кусты, отвернется от зла, от чужой беды, то этот прекрасный мир рухнет. Мы сами его делаем, каждый день, каждым своим поступком. Помните это, когда начнете жить самостоятельно.
Он первым положил цветы к подножию памятника и первым ушел со школьного двора. Андрею было неприятно, как его хвалили за то, что нашел правильные слова, как его хотели оставить в каком-то там совете по каким-то делам, заставить принимать участие
Он понял, почему жалеют. Потом понял. Потому что он выбрал военную карьеру, потому что они учили его любить прекрасное, учили человеколюбию. А он выбрал профессию убивать себе подобных. Уметь убивать они его не учили, уметь не переживать, убив, тоже. Учили они его обратному. Правда, там были слова о любви к родине, о самопожертвовании, патриотизме. Но это были, как теперь казалось Андрею, слова и понятия, лишенные смысла, абстрактные. Смысл всего этого он понял только теперь: «похоронив» во второй раз друга и посмотрев в глаза своим учителям.
– Не пойду я туда больше, – тихо сказал Андрей, когда они шли с отцом по улице.
Отец промолчал, как будто все понял.
Глава 3
Очнулась Луиза от холода. Ее не просто знобило, а колотило, как при лихорадке. И тошнило. Как только она подумала о тошноте, к горлу сразу подкатил ком. Все попытки отвлечься ни к чему не привели. Луизу выворачивало буквально наизнанку, скручивало в судорогах, но пустому желудку нечего было извергнуть из себя, и все позывы проходили впустую.
В полузабытьи обессиленная девушка откинулась на какие-то тряпки или мешки, брошенные на грубые доски. В голове все плыло. Она слышала, как кто-то вошел, потому что звук прибоя стал слышнее. Потом ее укрыли чем-то вонючим, и тошнота снова подошла к горлу. Луиза стала думать о приятном, о том, как они плыли на яхте, какой веселой была Глория, как деликатен и воспитан Джон. Затем вспомнила, что Карсонов нет в живых. А после она согрелась и уснула.
Проснулась Луиза от голода и от того, что рука у нее болела. Она откинула старые драные одеяла и посмотрела на плечо. Там виднелись следы уколов. Понятно, почему она чувствует себя немного лучше. Осмотревшись по сторонам, девушка поняла, что находится в какой-то большой хижине, построенной из жердей, обтянутых шкурами. Мысли сразу вернулись к тому, о чем она думала до того, как впала в беспамятство. Вчера? Или прошло больше времени? Она снова взглянула на плечо и увидела четыре следа от уколов.
Значит, она на сомалийском берегу. Значит, ее почему-то не убили, а взяли в плен. Зачем? Точнее, почему это сомалийцы так жестоко обошлись с людьми на яхте? Не типично для них, потому что они жадные, но отнюдь не кровожадные. А она ведь в нескольких попала из пистолета, могла кого-то и убить. Может, хотят пытать, мстить? Бр-р! Луиза передернула плечами и попыталась встать. Ее пошатывало, в животе урчало и подсасывало.
За стенами послышался разговор, а потом шкура, заменявшая дверь, откинулась, в глаза ударил яркий свет. В шатер вошел мужчина в сандалиях на грязных ногах и набедренной повязке, и полог, пропустив в хижину еще и женщину, снова упал. Из-за темного цвета кожи Луиза не смогла определить возраст сомалийца. А вот вошедшая следом женщина была старухой. Из-под куска ткани, которым было окутано ее тело вокруг бедер и торса, выглядывали сморщенные старческие руки. Луиза хорошо их видела в пробивающихся сквозь щели лучиках света.
На край лежанки старуха поставила огромное старое обшарпанное деревянное блюдо. Там стояла миска с кислым молоком, кажется верблюжьим, козий или овечий мягкий сыр и деревянная же тарелка с рисовой кашей-размазней. Тут же валялось несколько лепешек. Обильная еда по меркам простых скотоводов. Значит, ее велели хорошо кормить.
Луиза знала о населении Сомали то, что жили здесь в основном за счет скотоводства. Большинство сомалийцев категорически не употребляли в пищу рыбу, птицу и яйца. Они считали их «нечистыми». Рыбаки рыбу в основном продавали. И главным богатством кочевника тут всегда был верблюд. И свои «акалы» – вот такие же вот юрты – они покрывали верблюжьими шкурами, и молоко пили верблюжье, и ездили они на верблюдах. Правда, еще имелись овцы и козы, но только не черные. Это у здешнего населения запрещено.