Подводная лодка
Шрифт:
Каждое ухо оборачивается к Тебе, О Господи, ибо Ты даруешь радость великую тем, кто прислушивается к слову Твоему — или что-то подобное. Викарий наверняка знает точно. Я едва мог разглядеть его в полумраке.
Германн приподнял бровь в знак того, что мы скоро нечто услышим.
Они имеют уши, но не слышат: Псалмы, CXV. Барабанная перепонка, ушная сера, мочка уха. Что еще? Ах, да: уховертка.
Я весь превратился в слух: я был одним огромным ухом. Мои слуховые каналы были пронизаны нервами.
Тугой на ухо, и у стен есть уши, в одно ухо влетело — из другого вылетело, ухом не повести — ах, если бы я мог!
Интересно, как все это выглядит сверху?
Убийственный, ослепительно яркий свет. Все прожекторы включены и в небе полным-полно осветительных ракет — все для того, чтобы заклятый враг не ускользнул. Все стволы заряжены и готовы извергнуть смерть, если они заставят нас всплыть.
Гидроакустик доложил: «Шумы винтов на пеленге ноль-два-ноль, усиливаются». Момент неуверенности и затем: «Идут в атаку».
Два ошеломляющих взрыва, на сей раз как будто хряснули боевым топором. Снова дикий рев и бульканье, и затем — пока хаос звуков был еще в полном разгаре — еще два взрыва.
Я раскрыл рот, чтобы спасти барабанные перепонки. Пережиток моей артиллерийской практики. Я довольно часто открывал рот в своем прошлом, потому что иначе звуки выстрелов были бы просто невыносимы. Сейчас же я был на другом конце в роли «получателя».
Спасения не было. Не было никакого смысла падать на палубу. Зарыться? Смехотворное занятие. Все, что у меня было под ногами — это стальная плита палубного настила, украшенная влагалищным орнаментом, как Цайтлер называл тысячи мелких ромбовидных выступов, сделанных для предотвращения скольжения. Все, что я мог делать — это сдерживать клаустрофобию и страстное желание бежать куда угодно. Мысленно я прибил свои ботинки гвоздями к палубе и возносил молитву, чтобы Господь дал мне свинцовые подошвы, как у тех цветастых кукол-неваляшек, которые поднимались снова и снова, невзирая на все попытки повалить их.
В конечном счете, я был счастливчиком. Меня нельзя было теперь поставить вверх ногами. Дверной проем в переборке, скрывавший мое трусливое тело, при нынешних обстоятельствах был ничуть не хуже любого другого места.
Я ослабил свою хватку за трубу. По-видимому, мы могли сделать передышку, расслабить напряженные мускулы и сжатые челюсти, пошевелить затекшими конечностями и отпустить брюшной пресс, дать крови течь свободно. Лишь теперь я понял, насколько болезненной была моя стесненная позиция.
Неприятель полностью контролировал ситуацию. Они даже могли диктовать нашу физическую позу: мы втягивали головы в плечи, вздрагивали, ожидая следующей глубинной бомбы, выпрямлялись и расслаблялись, когда она миновала. Даже Командир откладывал свои насмешки на период бурления и клокотания воды после очередной серии разрывов глубинных бомб.
Гидроакустик приоткрыл рот. Я затаил дыхание. Что это означало? Если бы я только знал точное место сброса последней серии бомб, дистанцию, на которой они взорвались, Расстояние, которое мы прошли с момента погружения. Казалось, что ускользание от погони не привело нас никуда с момента нашей первой бесплодной попытки ускользнуть. Поворот на правый борт, поворот на левый борт, подвсплыть и погрузиться, подвсплыть и погрузиться — мы как будто катались на медленных американских горках. Вот в чем было дело: мы совсем ничего не добились. Противник сразу же отслеживал каждую нашу попытку ускользнуть.
Германн закрыл рот и снова открыл его. Он выглядел, как карп в аквариуме. Теперь он доложил о новом приближении.
«Есть контакт», — сообщил он спустя мгновение. Он мог бы этого и не делать: звуки гидролокатора были слышны каждому на борту лодки, от носового отсека до моторного отделения.
Мы были захвачены вражеским ультразвуковым лучом. Люди на поверхности сейчас поворачивали стальные маховики и прочесывали трехмерное окружение импульсами лучей. Чирп-чирп, пинк-пинк…
ASDIC, вспомнил я, может применяться только на скоростях до тринадцати узлов или около того. Быстрое сближение делало эсминец слепым. На высоких скоростях ASDIC существенно страдал от интерференции, вызванной шумами корабельных двигателей и турбулентностью от собственных гребных винтов. И это было для нас спасением, потому что мы могли извлечь из этого выгоду и произвести небольшое изменение позиции в последний момент. Вражеский командир корабля естественно понимал, что мы не будем сидеть на одном месте, когда услышим его приближение. С другой стороны, операторы ASDIC не могли подсказать ему, в какую сторону мы увильнули. Поэтому ему оставалось лишь полагаться на свое воображение или на инстинкт игрока.
К счастью для нас вражеская патентованная штучка не могла ему сообщить и нашу точную глубину погружения. Тут сама Природа приходила к нам на помощь. Вода, если цитировать Стармеха, была не просто водой: она образовывала слои и содержала взвешенные частицы. Солесодержание и физические характеристики различных слоев сильно отличались. Импульсы от ASDIC прерывались в этих слоях — в действительности гидролокация ASDIC'ом становилась неточной, если подлодка неожиданно из теплого слоя воды попадала в холодный. На точность влияли также слои планктона, и оператор ASDIC не мог произвести надежные определения позиции подводной лодки, потому что они не знали глубину, на которой находились эти вводящие в заблуждение слои.
Германн деловито поворачивал свой маховичок.
«Пеленг?» — прошипел Командир в направлении рубки гидроакустика.
«Винты слышны на пеленге три-пять-ноль, Командир».
Вскоре мы все могли слышать их невооруженным ухом.
«Ритчипитчипитчипитчи…» Это не было приближением на высокой скорости. Эсминец выдерживал скорость, строго совместимую с точным определением нашего места. Импульсы от их ASDIC отскакивали от нашего корпуса, как градины.
Еще один проход. Четыре или пять разрывов. Близко. Я видел как будто спроецированными на свои зрачки струи пламени, громадные шары огней Святого Эльма, искры, вылетающие из круглого темно-красного раскаленного ядра и его сияние, бледное свечение языков пламени, крутящиеся китайские огненные колеса, ослепительные белые выросты, карандаши аметистового света, пронизывающие тьму, бронзовые фонтаны, испускающие огни всех цветов радуги.
«Тренировочный залп», — прошептал Командир.
Его описание, не мое.
Громадная рука ударила по подводной лодке и подняла ее. Я почувствовал наш неожиданный взлет своими коленками. Стрелка глубиномера подпрыгнула. Снова зазвенело разбитое стекло и погас свет. Бесконечность судорожных ударов сердца. Затем зажглось аварийное освещение.
Командир жевал свою нижнюю губу. Он должен был решить — оставаться ли на прежней глубине или переместиться ближе к поверхности.
Он остановился на комбинации поворота руля на борт и быстрого погружения. Мы исполнили еще один резкий поворот и погрузились. Где же лучше спрятаться? Выше, ниже, справа, слева? Последняя серия взрывов как будто бы была слева по носу, но выше или ниже нас?
Мы снова оторвались. Германн продолжал докладывать о передвижениях противника.
Следующий взрыв попал мне прямо в третий спинной позвонок. За ним почти сразу же последовали два прямых удара по шее и по затылку.
От поста рулевого просачивался дымок. Ко всем нашим проблемам еще и пожар! Какие-то провода оплавились — наверное, короткое замыкание.
Расслабься. Ничего не может случиться с этой консервной банкой для сардин — Я же на борту: Я ведь бессмертен. Со мной на борту U-A неуязвима.