Подводники атакуют
Шрифт:
Три дня штормило, на море никто не показывался. На крупной зыби трудно было удерживать лодку на перископной глубине, приходилось идти на глубине 16–20 метров и через каждые 20–30 минут всплывать под перископ для осмотра горизонта. Видимость плохая. Гидроакустик Николаев доложил, что слышит шумы большой группы судов. Вскоре в перископ увидели вышедший из шхер конвой: три транспорта в балласте и два в грузу в охранении четырех военных кораблей. Снова длительное маневрирование, а потом залп двумя торпедами по наиболее нагруженному транспорту. Возможно, сыграла свою роль крупная зыбь или моя ошибка в расчетах, но взрыва не последовало.
Правильнее было бы отказаться от атаки, раз в ее успехе нет стопроцентной уверенности. Но командиру принять такое решение не просто. Приподнятое настроение после первой удачной атаки как рукой сняло. К тому же запасов топлива, воды и продовольствия оставалось только на переход в базу, автономность лодки, как говорят моряки, была исчерпана. Обидно было уходить с позиции. Ведь мы сделали намного меньше своих возможностей. Ночью получили приказ из штаба бригады возвращаться в базу.
В команде потихоньку шли разговоры: «Стыдно прийти домой только с одним транспортом». Посовещались с Ивановым и Моисеевым и, подсчитав все наши ресурсы, решили остаться в районе позиции еще на сутки. Так, сами того не зная, мы шли навстречу новой победе и жестоким испытаниям.
В шестом часу утра 14 сентября во время зарядки аккумуляторных батарей заметили, что с поста у маяка Утэ в сторону моря сигналят морзянкой. «К чему бы это? — подумал я. — Не иначе, ждут с моря конвой. А может, обнаружили нас и приняли за головной корабль охранения?» Стало светать. В 5 часов 45 минут погрузились и начали маневрировать вблизи входного фарватера на рейд Утэ.
В 8 часов на вахту в центральном посту заступил штурман Харитонов. Ему определенно везло: и на этот раз он первым обнаружил на горизонте дымы.
В 11 часов 20 минут, когда отчетливо вырисовывались мачты и трубы большой группы судов, я объявил боевую тревогу и повел лодку на сближение...
Три транспорта идут строем уступа, в 18–20 кабельтовых им в кильватер следуют еще два. Охранение — три сторожевых корабля и дозорный катер. Уточняю скорость и курсовой угол на головной, самый крупный транспорт. Теперь все внимание приковано к намеченной цели. Знаю, что в отсеках, на боевых постах стоят люди, на которых я, командир, могу положиться. Любой приказ будет выполнен быстро и точно.
— Аппараты, товсь!.. Залп!
Командир боевой части Столов докладывает: «Торпеды вышли». Две огромные стальные сигары посланы с таким расчетом, чтобы поразить первый, а возможно, и второй транспорт. Веду мучительный отсчет секунд: «...Сорок пять ноль, сорок шесть ноль, сорок семь... а вдруг промахнулся?... сорок девять...»
Взрыв! За ним второй? Смотрю в перископ: головной транспорт горит, над его четвертым трюмом поднимается густой бурый дым и вырывается пламя. Люди в панике прыгают за борт. По-видимому, он гружен боеприпасом. Второй транспорт, высоко задрав корму и обнажив винт, тонет. Гитлеровцы не получат подкрепления! Это наша помощь осажденному Ленинграду!
Комиссар Иванов по переговорным трубам передал во все отсеки о большом боевом успехе. Решаю атаковать отставшие транспорты конвоя. Поднял перископ и увидел, что корабль охранения идет прямо на лодку. Пришлось отказаться от атаки и уходить на глубину.
Осенние и зимние атаки
Наконец получен долгожданный приказ. 1 октября «Лембит» под эскортом вышел из Кронштадта. При выходе на фарватер финских шхер нас встретил катер с лоцманом. Переночевав на рейде порта Хельсинки, пошли на запад. Весь офицерский состав лодки, готовясь к походу, изучал по картам эти извилистые, идущие среди островов и скал, фарватеры. Наличие лоцмана на борту никогда не снимает ответственности за безопасность перехода с командира корабля или с капитана транспортного судна. В этом первом плавании по шхерам штурман Митрофанов непрерывно контролировал место лодки. Вахтенные офицеры даже свое свободное время проводили на мостике. Мы хотели освоить плавание шхерными фарватерами, не прибегая к услугам лоцманов. Рулевые, натренированные в плавании по Неве, отлично вели лодку. И вот мы на рейде Утэ, на том самом рейде, куда с: большим риском заходили в августе 1942 года. Теперь он стал для нас отправным пунктом для выхода в море.
Высадив лоцмана, спокойно произвели дифферентовку неподалеку, от вестовой вехи, у которой два года назад вылезли на отмель. Мимо маяка Утэ и разрушенного маяка Лильхару прошли в крейсерском положении, а затем срочно погрузились.
Раньше мы выходили в открытое море после напряженных, изнурительных дней форсирования противолодочных рубежей Финского залива. Сейчас мы не чувствовали усталости, были полны сил и желания сразиться с врагом.
Нам был отведен район боевых действий в южной Балтике от порта Свинемюнде в Померанской бухте до меридиана маяка Риксхефт. По данным разведки, интенсивное движение судов противника наблюдалось по направлению от портов Свинемюнде и Кольберга к северной границе банки Штольпе.
Находясь в этом районе, обнаружили немецкий миноносец и пристроились за ним. Миноносец шел полным ходом и быстро скрылся, но штурман Митрофанов успел определить его курс — 225 градусов, он вел прямо в порт Свинемюнде.
9 октября на путях движения судов к Кольбергу и Свичемюнде мы поставили минное заграждение из 20 мин. Через три часа после минной постановки услышали сильный взрыв. Кто подорвался, установить не могли, так как уже отошли от поставленных мин на расстояние, недоступное для обозрения в перископ.
Наступили сумерки, за день аккумуляторные батареи разрядились чуть ли не до предела. Гидроакустики внимательно прослушали горизонт. Присутствие кораблей не обнаружилось. Всплыли в крейсерское положение, и я вышел на мостик. Пользуясь ночным биноклем, осмотрел горизонт, море было пустынным. Низкие темные тучи покрывали небо, небольшая волна с юго-востока не мешала плаванию. Включились на винтзарядку. К месту минной постановки шли под водой целый день, а сейчас скорость хода была в пять раз больше, и лодка быстро приближалась к бую у банки Штольпе. Как только открылся его оранжевый огонь, Митрофанов взял на него пеленг, мы несколько подправили курс. Вдруг вахтенный сигнальщик Корниенко доложил:
— Товарищ командир, у буя стоит катер. И сразу же мы увидели яркие вспышки точек-тире, направленные с катера в нашу сторону.
— Стоп винтзарядка! Оба дизеля полный вперед! Боевая тревога!
— Товарищ командир, что ему отвечать?
— Что надумаешь, то и ответь.
Корниенко схватил ручной сигнальный фонарь и начал «морзить». Катер прекратил сигналить. По-видимому, немцы пытались понять, что передают с лодки. А Корниенко, как истый украинец, перешел на родной язык и быстро строчил: «Уходи к бисовой матери, а то утопим!»