Подводное жилище
Шрифт:
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
К середине ночи ветер превратился в настоящую бурю. Рев бушующего моря в глубине под нами смешивался с величественными раскатами неумолкающего грома, с грозным воем урагана и с грохотом камней, скатывающихся в невидимые пропасти. Ежеминутно вспыхивающий огненный зигзаг молнии на мгновение прорезывал черные тучи и освещал мертвенным светом весь безотрадный скалистый пейзаж. После каждой подобной вспышки черная ночь казалась еще чернее, плеск дождя о голые скалы еще унылее. Мрачные думы одолевали нас. Забота об участи судна одолевала заботы о собственной судьбе. Что сталось с нашим «Южным Крестом»? Удалось ли бедному Гарри одному, на легкой гичке, выйти в море, несмотря на волнение, и, благополучно добравшись
Наш добрый, старый хозяин понимал наше угнетенное настроение и не мешал нам неуместными разговорами. Он скоро улегся где-то в уголке, предоставив нам всю ширину своей мягкой постели, и заснул так спокойно, как ребенок спит в своей люльке, убаюканный нежной песней любящей матери.
Зато он же первый и открыл глаза, едва показался слабый луч рассвета, и закричал нам:
— Вставайте, товарищи! Солнце встало. Спешите подать сигнал вашему судну. Ветер ревет, но моряки не боятся ветра. Они радуются, когда поселяне дрожат. С корабля пришлют лодку, — и все окончится благополучно. Только бы лодка не опрокинулась. Волнение больно велико. Скверная погода на море, ох, какая скверная погода!
Мы выползли, в свою очередь, на воздух и пробрались между беспорядочно нагроможденными скалами до небольшой площадки, с которой открывалась обширная панорама. Ветер свирепствовал, точно желая оторвать нас от скалы, за которую мы цеплялись, и сбросить в бездну под нашими ногами. Но мы храбро боролись с ураганом и достигли, наконец, места, защищенного выступом скалы настолько, что можно было безопасно глядеть по всем направлениям. Восходящее солнце уже золотило последние обрывки туч, разогнанных ночным ураганом. Ярко-голубое небо высоким куполом синело над нашими головами. Яркое голубое море безбрежной далью расстилалось перед нами. Страшное волнение не уничтожило голубого цвета его волн, но отметило поверхность моря яркими полосами белоснежной пены, вспыхивающей ослепительным блеском в косых лучах утреннего солнца. Взор уходил далеко-далеко, в эту голубую бесконечность, и, увы, нигде не виднелось темного пятна тени, падающей от корабельного корпуса, — нигде не подымалось тонкой линии мачт, так резко вырисовывавшихся на горизонте, нигде не белелось легкого облачка белых парусов, нигде не вздымался вьющийся дымок пароходной трубы. Всюду вода! Всюду пустыня! «Южный Крест» исчез, ушел, покинул нас! Страшная истина, как громом, поразила нас. Первая минута была поистине ужасна. Сознание беспомощности и одиночества охватило нас с такой силой, что мы тщетно пытались заговорить, — тщетно искали слова для взаимного ободрения. Питер Блэй опомнился первый. Старый опытный моряк скорее всех нашел объяснение, могущее хоть отчасти успокоить обескураженных.
— Что же мы так перепугались, капитан? В сущности, отсутствие судна — вещь вполне естественная. Мистер Джэкоб и не должен был поступить иначе, чем поступил. Он был бы глупее всякого осла, если бы остался возле берега при этой адской погоде. Это было бы не только идиотство, это было бы настоящее преступление — прямое самоубийство, не правда ли, капитан? Ни одно честное христианское судно не могло оставаться из-за бурунов в такую ночь, как прошлая. «Южный Крест» ушел в открытое море для спасения собственной шкуры, но он вернется, как только успокоится эта дьявольская буря! Не правда ли, капитан?
Я должен был отвечать на это второе воззвание ему в тон, уверенно и спокойно.
— Само собой разумеется, Питер, вы вполне правы! Мистер Джэкоб не может не вернуться. Не такой он человек, чтобы оставить товарищей без помощи. Очевидно, Гарри Доэс добрался до судна и сообщил о нашем положении. Джэкоб понял, что нам удалось где-нибудь скрыться до ночи, и, наверно, пришлет за нами лодку. Оставаясь в пределах берега вчера ночью, он нарушил бы первый свой долг: заботиться о безопасности судна, от которого, в сущности, зависит и наша безопасность. В открытом море «Южный Крест» может спокойно переждать, пока уляжется волнение, и затем подойти, как только стемнеет, то есть буквально исполнить мои распоряжения!
— Ну, конечно, капитан, — уже совсем весело заговорил Долли Вендт. — Иначе и быть не могло! Только нам надо не прозевать возвращения судна и дать ему знать о нашем местопребывании. Вот вам приятная задача, мистер Блэй: сидеть спокойно в тени куда приятнее, чем лазить по обрывам!
Во время этого разговора к нам подошел наш хозяин, куда-то исчезнувший несколько минут назад.
— Вы, надеюсь, не прочь покушать, товарищи? Отлично! Теперь самое подходящее время для завтрака. Очень рад, что отсутствие вашего судна не лишило вас аппетита. Да, впрочем, оно, конечно, вернется. Не сегодня, так завтра или послезавтра. Дай Бог, чтобы поскорее, чтобы вам удалось уехать отсюда до наступления «сонного времени». Ну, а до тех пор есть все-таки надо. Милости просим за мной, товарищи! Завтрак сейчас будет готов!
Питер даже подпрыгнул от радости.
— О, благородный старец, — патетически воскликнул он, обнимая добродушного старика, — вы вторично спасаете нам жизнь! Надеюсь, за завтраком будет что-нибудь мясное? Хорошенький бифштекс фунтика по три на брата, небольшая свинка, или годовалый козленок, или что-либо иное в этом же роде?
Питер Блэй даже облизнулся, заранее предвкушая прелести хорошо изжаренного ростбифа. Он уже начал совещаться с Долли Вендтом о большей или меньшей вероятности найти в хозяйстве нашего спасителя хоть немного перцу, без которого, по его уверению, «никакое жаркое порядочному человеку в рот не полезет». Каково же было наше удивление, при виде прекрасно накрытого стола с простой, но чистой посудой и букетом роскошных цветов посередине. На грубоватой, но белоснежной скатерти стоял большой дымящийся кофейник, нежное желтое масло, прекрасный сыр, холодное мясо (в изобилии, могущем удовлетворить даже проголодавшегося моряка) и целая корзинка аппетитнейших, очевидно, свежеиспеченных хлебцев. Перед столом стояли три очаровательные девушки, уже знакомые нам со вчерашнего вечера, держа в руках деревянную тарелку янтарного меда и тростниковые корзиночки полные свежих орехов, миндаля, апельсинов, персиков и других фруктов благословенного юга.
Одна за другой подходили к нам сестры.
Видя их вблизи, нельзя было усомниться в родственном сходстве прелестных созданий, — просто и естественно, как настоящие дети природы, по очереди, они называли нам свои имена:
— Я — Розамунда! — весело заявила первая.
— А я — Сильвия! — сказала вторая, протягивая мне свою маленькую ручку.
— А меня зовут Целеста! Это я пекла вам булочки! — наивно проговорила третья, улыбаясь такой очаровательной улыбкой, что Долли Вендт весь вспыхнул.
Прелестные молодые хозяйки наперебой хлопотали о нашем удобстве. Они усадили нас вокруг стола, разлили душистый кофе в большие фарфоровые кружки и не переставали угощать нас, болтая наперебой, перемешивая французские слова с английскими, так же, как и старый Оклер, только это оригинальное наречие, уморительное в устах странного старика, звучало, как райская музыка, на розовых губках хорошеньких девушек.
Старик Оклер, очевидно, гордящийся красотой прелестных девушек, вкратце рассказал нам свою историю:
— Я был артистом у себя на родине, оттого и дал артистические имена этим детям — дочерям моего старого друга и директора. Надо вам сказать, что я был актером. Играл в театрах драму, комедию и трагедию. А эти молодые леди — дочери доброго старого антрепренера, который взял меня на сцену. Я служил у него много лет. Раньше же я был моряком — в молодости, в те же годы, как вот ваш юный товарищ!.. Я же посоветовал моему директору поехать путешествовать, когда дела на родине стали плохи. В дороге мать этих малюток умерла от желтой лихорадки, — и я остался при них вместо няньки. А тут и второе несчастье случилось: наше судно разбилось, когда мы возвращались из Сан-Франциско! Весь экипаж погиб... Погиб и мой старый директор... Мне одному удалось спастись вместе с малютками... С тех пор прошло уже двенадцать лет... Мы остались здесь поневоле!.. Как видите, никто нам не мешает жить, как нам угодно, и я устроился здесь недурно! Увы, у этих берегов разбивается столько судов!.. Боже меня сохрани взять что-нибудь от разбойников, которые грабят погибающих, но море выбрасывает на берег разную разность, а нужда научает из малого делать многое... К счастью для нас, никто не обращает на нас внимания. Когда губернатор в духе или в отъезде я спускаюсь вниз, в долины. Когда он сердит, мы скрываемся в нашем «гнезде». Когда наступает «сонное время», приходится всем поневоле уходить в подводный замок. Я должен был решиться на это ради девочек, которые страдали, проводя целые недели на этой высоте. Для девочек я все готов перенести. Их отец поручил их мне, умирая, а просьба умирающего священна. Не так ли, товарищи?