Подводные волки
Шрифт:
– Разве вы не члены экипажа? – допытывался немец лет двадцати семи с нарукавными нашивками капитана третьего ранга.
У него была типичная арийская внешность: высокий лоб, обрамленный светлыми волосами, прямой нос и тонкие губы. Правда, наличествовал небольшой изъян – родимое пятно в форме оливки на левой скуле. «Оливка» терялась в зарослях рыжей бородки, и углядеть ее с первого раза было сложно.
Матвей коротко переглянулся с Богданом: молчи, говорить буду я.
– Нет, мы не члены экипажа. Мы заключенные, и нас конвоировали в один из лагерей Новой Земли.
Блондин перевел ответ
– Вы здоровы?
Вопрос заставил их еще раз переглянуться.
– Конечно, – ответил бывший краснофлотец. – Вы часто видели больных, способных продержаться в ледяной воде дольше часа?
Немецкие офицеры расхохотались.
– Кто вы по профессии? – прищурившись, задал блондин следующий вопрос.
– Этот, – кивнул Матвей на Богдана, – борец за независимость Украины, за что и осужден на десять лет без права переписки. Я – помощник агронома.
– А ты за что осужден?
– За урожай. Точнее, за его отсутствие.
Перекинувшись парой фраз, немцы вновь засмеялись. Затем блондин встал, похлопал Матвея по плечу и, прощаясь, сказал:
– Вы будете хорошо кушать и хорошо отдыхать. Но за вами все время будет смотреть наш человек. Советую вести себя благоразумно…
Кормили действительно неплохо. Не трогали, не били, не допрашивали. Но свободно ходить по лодке не позволяли и даже в гальюн соседнего кормового отсека водили под усиленной охраной.
За время перехода Матвей успел познакомиться с собратом по несчастью.
Богдан был родом из Винницы. Отца расстреляли за связь со Степаном Бандерой, сам же он подался в банду уголовников и скоро попался на заурядном грабеже. В армии не служил ни дня, ни черта не умел, в морском деле не смыслил.
– Дивлюсь, почему они нас спасли? – чесал он белобрысое темечко.
– Не знаю, – качал головой капитан-лейтенант. – Во всяком случае, благородством здесь не пахнет.
– Вот и я о том же. Нас, горемычных, спасли, а тех в лодке – здоровых, сытых и прилично одетых – покрошили. Почему?
Матвей и сам не сумел бы объяснить причину, по которой их жизнь не оборвалась в ледяной воде Баренцева моря, а продолжилась в сносных условиях дизельного отсека неизвестной субмарины. Беседа с двумя офицерами-подводниками ровным счетом ничего не прояснила: невесть откуда появились, всадили по торпеде в два судна, уничтожили команды и сопровождение, собрали трофеи. И еще с какой-то целью прихватили двух исхудавших и еле живых зэков.
Нет, вникнуть в замыслы фрицев возможности не представлялось.
– Сам удивляюсь, – отмахнулся моряк. Ему надоело ломать голову над вопросами, ответов на которые никто давать не торопился. Посему он просто наблюдал и анализировал…
По грубым прикидкам, путь до места базирования немецкой подлодки занял не менее четырех суток, и самым поразительным было то, что за все это время корабль ни разу не всплыл на поверхность для подзарядки аккумуляторных батарей.
Вторым по значимости необычным фактом Матвей назвал бы малошумность электродвигательных установок. В свое время ему пришлось немало походить на отечественных надводных и подводных кораблях – было с чем сравнивать. Начинал на легендарных эсминцах «проекта № 7», затем командование доверило службу на «Ленинце», перед войной принял минно-торпедную группу на «Щуке», в сорок втором был переведен помощником командира на «эску». На ней же и закончил войну, подорвавшись на мине в сорок третьем и угодив с выжившими товарищами в немецкий плен…
«Да-а… просторная лодочка и комфортная: два гальюна, система кондиционирования, душ, изолированные от коридоров жилые помещения, – рассуждал он про себя. – Дизели и аппаратура контроля – загляденье! Выходит, повезло нам, что не успели фрицы наклепать на своих верфях этих лодок и запустить их в дело…»
По эволюциям и толчкам корпуса Матвей безошибочно определил окончание перехода. Подвсплыв, субмарина подняла перископ, командир осмотрелся и отчего-то снова приказал уйти на небольшую глубину. Несколько минут лодка шла самым малым, покуда легонько не тюкнулась в ограничительный брус, а после толчка всплыла окончательно.
– Приехали, – прошептал краснофлотец, уловив затихающий гул из соседнего электромоторного отсека.
– И что теперь? – настороженно прислушался Богдан.
– Скоро узнаем. Да ты не дрейфь! Не для того нас сюда привезли, чтобы вывести на причал и пустить в расход…
Через несколько минут их в сопровождении вооруженного конвоя провели через два отсека и заставили вскарабкаться по вертикальному трапу и выйти на палубу. Оказавшись снаружи, пленные потеряли дар речи – оба рассчитывали увидеть что угодно: остров, покрытый ледниками, или причал крохотного норвежского городка, большое гражданское судно или замаскированную во фьордах базу… И вдруг – огромная пещера с искусственным водоемом посередине!
В себя они пришли только внутри небольшого каменного чулана, куда их привели три вооруженных матроса.
Когда за спиной грохнула стальная дверь, Матвей прислонился спиной к холодному камню и громко расхохотался.
– Ты чего? – испугался Богдан.
Отсмеявшись, краснофлотец грустно пояснил:
– Понимаешь, в сорок третьем меня и шестерых товарищей немецкие моряки вот так же вытащили из ледяной воды, привезли на материк, сдали эсэсовцам в айнзатцкоманду. А те, обработав и ни черта не поимев, отправили в концлагерь. В сорок пятом лагерь освободили американцы, но радость была преждевременной – из вернувшегося в родную страну эшелона сотрудники НКВД раскидали всех по тюрьмам, а следом, почти не разбираясь, упрятали в лагеря. И вот история повторяется: опять взрыв, ледяная вода, неожиданное появление немецких моряков, чудесное спасение… Правда, вместо Дахау – глухой карцер.
Размер жилища был действительно скромен: четыре метра в длину, три в ширину. Каменные стены, пол и потолок, ни окна, ни отверстия вентиляции. Угол пола по левую сторону от двери занимало отхожее место – плита из того же камня с выточенным углублением-протокой посередине. По протоке стекала морская вода, появлявшаяся из двухдюймовой трубы и исчезавшая в вертикальной дыре. Над «унитазом» из стены торчал старый бронзовый кран. Из мебели имелись две солдатские кровати и тумбочка между ними. Из постельных принадлежностей – матрацы, подушки и грубые шерстяные одеяла. Помещение освещалось единственной тусклой лампочкой, висящей над дверным проемом.