Подводные волки
Шрифт:
«Есть многие вещи, которые мы не в состоянии понять. Но их необходимо использовать, в том числе силами дилетантов», – начертал Генрих Гиммлер в письме одному из чиновников Рейха.
Дилетантов среди команды, обитавшей в подскальной базе, было с избытком. Нет, с профессиональной точки зрения все моряки-подводники, инженеры и врачи, прибывшие на остров Земля Александры, в честном соперничестве могли бы дать фору многим коллегам – все-таки этих людей отбирали долго и тщательно. Но при всем своем глубочайшем профессионализме они оставались полнейшими дилетантами в большой политике и в способности просчитать будущее собственной страны. На эту неспособность и полагались такие люди, как рейхсфюрер Гиммлер и профессор Рашер.
Да, Зигмунду Рашеру – известному немецкому медику-экспериментатору – довольно часто приходилось вспоминать высказывания человека, личное знакомство с которым предопределило его судьбу и в конечном счете спасло от виселицы. Именно Гиммлер в начале тридцатых предложил ему стать членом НСДАП, именно он рекомендовал молодого врача из Фрайбурга в институт «Аненербе», а затем, присвоив звание гауптштурмфюрера СС, направил в концлагерь Дахау для проведения секретных медицинских экспериментов. Именно Гиммлер в конце войны организовал имитацию его ареста и гибели в Дахау, спасая тем самым от правосудия победителей. И, наконец, именно Гиммлер помог Рашеру улизнуть из Германии, дав ему вымышленное имя Карл Нойманн и назначив научным руководителем команды U-3519.
– «…В том числе силами дилетантов», – тихо процитировал Нойманн, подходя вслед за Куртом к стальной двери одного из дальних отсеков технической зоны.
Когда-то этот отсек был под завязку забит стрелковыми боеприпасами: на стеллажах плотными рядами стояли цинковые коробки с патронами и снарядами для зенитных автоматов, ящики с гранатами и магнитными минами. Со временем их запасы таяли, а стеллажи освобождались. На свободные полки Нойманн приказал перенести из общего склада те продукты, что прибыли в подскальную базу на борту «Верены».
Вставив в замок и провернув ключ, профессор потянул на себя тяжелую дверь:
– Прошу.
– Сколько можно взять? – не веря в свое счастье, прошептал Курт.
– Сколько унесешь.
Тот сделал шаг к распахнутой двери, но внезапно остановился.
– Я стал рассеянным и совершенно не помню, где включается свет.
– Держи, – протянул фонарь Нойманн.
– И еще… я забыл, где лежат съестные припасы.
– Банки с кашами стоят на нижней полке левого стеллажа. Датский брусничный сироп – на пару полок выше.
Сгорбленная фигура прошмыгнула в склад, внутри нервно затрепыхался луч желтоватого света…
Нойманн стоял снаружи и ждал, пока ассистент набьет карманы консервами. «Забирай, наивный дурашка, – посмеивался он про себя. – Не видишь дальше собственного крючковатого носа, не умеешь обуздать свою слабость, значит, умрешь, как умирали другие, – в страшных судорогах и мучениях».
Продукты, хранившиеся в течение долгого плавания в кормовых отсеках «Верены», стали такими же опасными для человеческого организма, как и сами контейнеры с изотопом урана. Это профессор выяснил путем экспериментов – осторожных и тонких, дабы не будоражить и не пугать подводников. Выяснив исходящую от зараженной провизии опасность, он под видом формирования неприкосновенного запаса приказал морякам перетащить ее в этот отдаленный отсек. С тех пор она здесь и хранилась…
И вдруг, много лет спустя, он наткнулся на пустую банку из-под датского брусничного сиропа.
«Курт! – молниеносно догадался профессор. – Мы полгода употребляем в пищу водоросли, вот он и не устоял…»
Курт был талантливым инженером и при желании мог с легкостью изготовить любой дубликат ключа. Так оно и оказалось: нагрянув в его жилище, Нойманн застукал воришку за пышной трапезой – на тумбочке стояла вскрытая банка рисовой каши, в руках была большая кружка с разбавленным сиропом.
– В следующий раз я тебя пристрелю, – грозно пообещал Нойманн, реквизировав украденное и отобрав дубликат ключа.
Настоящий стратегический резерв продуктов для скорейшего восстановления сил пробуждающегося экипажа U-3519 профессор держал за семью замками в одном из отсеков под ледником. И никто, включая вечно голодного Курта, не смог бы подобраться к этому богатству – Карл Нойманн охранял его пуще, чем злобный карлик Румпельштильцхен берег свое богатство. Там было припрятано замороженное свиное филе, консервированный лосось, оливковое масло, крупы, превосходная мука, сухие сливки, сахар, кофе и пяток ящиков разнообразного шнапса. Запасов имелось немного, но вся провизия отличалась отменным качеством.
Все это осталось от последней охоты 2005 года, а точнее, от случайной встречи с роскошным гражданским кораблем неподалеку от Шпицбергена. Рассказывали, будто офицеры отговаривали Мора от рискованной атаки, но тот не удержался и, как всегда прицелившись в машину, выпустил торпеду. К тому времени на борту субмарины практически закончились съестные припасы – слишком долго пришлось скитаться по морю в поисках подходящей цели. Получив пробоину, белоснежный корабль потерял ход и, накренившись на правый борт, налетел на банку. Как и предполагали скептики, экипаж успел передать сигнал бедствия – вскоре в небе появились странные летательные аппараты и, зависая в воздухе, приступили к эвакуации пассажиров. Находиться на перископной глубине стало опасно – подлодке пришлось лечь на грунт…
Подвсплыли под покровом ночи, осмотрелись. И, не обнаружив возле поврежденного корабля ни единой души, решились отправить на шлюпке группу разведчиков. Те вернулись через час и доложили:
– Корабль пуст. Можно подходить, швартоваться и перекачивать топливо.
Так и поступили. А вместе с топливом до утра успели «откачать» практически все запасы провизии из шикарного двухэтажного камбуза.
Послышались шаркающие шаги, внутри склада погас свет.
– Доволен? – насмешливо спросил Нойманн.
Вернувшийся инженер растянул в улыбке бледные губы:
– Спасибо. Я готов работать.
– Тогда пошли, – запер дверь профессор.
Курт поплелся в «лазарет». Карманы ветхой одежды смешно топорщились от банок, еще четыре штуки он нес в руках.
«Интересно, сколько он успел сожрать этой отравленной гадости? – идя следом, размышлял врач. – Банок двадцать, тридцать?… Впрочем, черт с ним. Главное, чтоб Курт помог мне на первых этапах пробуждения. А дальше пусть подыхает – он мне больше не нужен…»