Подземелье
Шрифт:
Вечно одни бемсы!
Теперь умудрилась вот связаться с непутевым следователем. Ничего лучше не придумала! Брошеный, замусоренный какой-то, несчастный весь и полупьяный без конца… Надо с ним что-то делать… Ишь, заботливая нашлась! Никто ведь он ей и зовут его никак. Спьяну замуж зовет. Ну, самый, что ни на есть, завидный жених.
«Если на свежую голову не передумает — соглашусь» — с истинно женской последовательностью решила Раиса.
Всего-то и дел, вытрезвить, да позволить выговориться, чтоб вытряхнул из себя скверну, которая накопилась сверх всякой меры. Домашний уют ему создать,
Возникало, правда, сомнение, а получится ли у нее после стольких-то лет кукушечьей жизни? Представить даже трудно — Репина Раиса Петровна, жена! Но не хотелось об этом думать, а хотелось помечтать, как вечером, на кухне мирно усядутся они ужинать, попьют чаю, (только чаю, и ничего другого), посудачат о том, о сем, эдак, по-житейски, как заведено во всякой добропорядочной семье. И пусть он хоть до одури сидит себе потом перед телевизором, или на диване валяется с газетой. Что в этом плохого?
А она… а что она? Найдутся для женщины занятия. Леня Пешков мещан шибко не любил, но не всем соколами парить…
И заставить его почитать хоть что-то, ибо дремуч вельми, хоть и не дураком родился! А не пожелает, так и ладно, обойдемся.
А потом… Трудновато, конечно, придется на его зарплату за вычетом алиментов, да на ее декретные. И захочет ли такой якорь бросать? Захочет, не захочет, можно ведь и не спрашивать. Можно подумать, они контрацепцией интересуются!
Давным-давно пора, пока все не усохло.
Ей почему-то казалось, что Сергей непременно должен любить детей.
Раиса тряхнула головой, усмехнулась. Вот ведь дурища, размечталась! Не зря бабий ум в пословицу вошел. Достала из сумочки косметичку, глянула в зеркальце.
Кр-расавица зареванная.
За помутневшим окном качалась в такт ветру полуоблетевшая ветка, взмахивала крылышками нечастых листьев. Желто-оранжевая бабочка дернулась на надломившемся черенке, испуганно взмыла, навсегда покидая привычный насест, и вдруг прилипла к стеклу короткопалой пятерней, словно призрачный зверь ступил сюда невидимой лапой, оставляя зримый след. Но уже через секунду новый порыв подхватил блуждающий лист, крутанул его в воздухе и умчал в никуда.
18
Сергей зашел в кафе перед самым закрытием. В пустом зале шаги одинокого посетителя отдались гулким эхом. Позевывающая раздатчица шлепнула на тарелку лепешку холодных, слипшихся рожек, долго гремела инструментом по дну кастрюли, выуживая оттуда остатки гуляша. Частное кафе в этой дыре мало, чем отличалось от былой общепитовской столовки.
Раздатчица посмотрела вслед запоздалому посетителю, двигавшемуся к кассе зыбкой походкой. Уронит еще поднос. А на вид, вроде, приличный. Однако все обошлось.
Усевшись у окна, Сергей положил локти на потертый пластик, ткнул вилкой в неаппетитный харч. Есть не хотелось. Вяз во рту жир, размазывался по нёбу. Глядя в чуть затуманенное оконное стекло, Сергей наблюдал за собственным отражением, всматривался в движение губ полупрозрачного двойника. Постепенно с двойником этим начало твориться что-то странное. То ли сырая муть была тому причиной, то ли обманчивая игра света в темном стекле.
Сергей,
На служебном столе Сергея расстелена газета. Белокурый солдатик, несколько поблекший от острожной нужды, берет свежий хлеб, жареную свинину, макает в соль лук, откусывает. Хр-рум. Хр-рясь!.. …Кровь хлещет из развороченного лона…
Двигаются красивые молодые губы, перемешивает пищу упругий язык.
Допрос, на котором подозреваемый дал признательные показания, состоялся вчера.
— Расскажи, как в первый раз изнасиловал потерпевшую.
Голова солдата энергично мотается из стороны в сторону.
— Не, я ее не насиловал. Мы по согласию… Она мне понравилась, я с ней думал встречаться.
— Если понравилась, зачем привел других?
Молчание. …Солдат ест. У Сергея внутри тупо и тяжело пульсирует мертвенная усталость.
Муть время от времени наползает на глаза радужной пленкой, искажает очертания привычных предметов. …Страшная маска вместо лица девушки…
У стены, на составленных в ряд стульях неподвижно застыли две женщины: пожилая, с бордовым распухшим лицом, с тяжелыми каплями в уголках глаз, и молодая, красивая, не отрывающая от пола безучастного взгляда. Мать и жена.
— Как же так, сыночек?
Солдат ниже наклоняется над газетой, трудно глотает. Тишина, только похрустывают на зубах хрящики. Репин делает вид, что изучает какой-то документ. Он не спал почти трое суток. И не его обязанность проводить это свидание, милостиво предоставленное следователем убийце в награду за признание. Изнеможение накатывает щекочущими волнами, глаза уже потеряли способность закрываться, забитые невидимой колючей пылью. Туманится, плывет кабинет, размазываются в бесформенные пятна столы, стулья, громоздкие, похожие на старинные броневики, сейфы.
Арестованный отрывается от еды, поворачивает голову и неожиданно улыбается Сергею хитроватой улыбкой. Припухлые губы становятся заметно толще и извиваются жирными, влажно поблескивающими червями.
Сергей пытается сфокусировать взгляд, но прокуренный воздух дрожит, дым колеблется и слоистыми волнами плывет к потолку. И в этом миражном мареве ухмылка солдата делается шире, уголки рта ползут в стороны, будто кто-то растягивает пальцами прорезь в резиновой маске. Черная трещина пересекает лицо, делается все шире, становятся видны лезущие из десен неровные, отливающие влажной желтизной клыки. Из глубоких, обведенных синевой впадин на Сергея таращатся желтоватые глаза, в которых нет ничего, кроме неутолимого голода и блуждающих бликов. Хищная звериная морда, скалясь, тянется к Сергею. Сочащаяся слюной пасть будто подсмеивается над тем, как не вовремя он задремал.