Подземная железная дорога
Шрифт:
С кем же поговорить? Милашка и Нэг ее не выдадут, но месть Терренса будет ужасна. Пусть лучше они будут искренни в своем неведении. Нет, свой план она могла обсуждать только с тем, кто его задумал.
Она подошла к Цезарю после речи Терренса, вечером, и он вел себя так, словно они давно обо всем договорились. За свою жизнь она не встречала ни одного цветного, похожего на Цезаря. Он родился в Виргинии, на маленькой ферме, принадлежавшей крохотной старушке. Миссис Гарнер была вдовой, обожала возиться с тестом, целыми днями обихаживала свои цветы и более ничем не интересовалась. Остальные посадки и выезд были заботой Цезаря и его отца, домашние дела лежали на его матери. Скромный урожай, который давал огород, они сбывали в городе. Цезарь с родителями жили в собственном домике в две комнаты, стоявшем
Миссис Гарнер мечтала провести остаток дней в уюте и покое. Активной поборницей рабства она не была, видела в нем лишь неизбежное зло, явившееся следствием умственной неполноценности африканского населения. Разрешить ему сразу сбросить ярмо было бы недальновидно и пагубно – разве негры сумеют выжить без постоянного заботливого призора и руководства? Миссис Гарнер помогала им, как могла – обучила своих рабов грамоте, чтобы их глаза открылись навстречу слову Божию. Она разрешала Цезарю и его родителям беспрепятственно разъезжать по всей округе, хотя соседи были от этого не в восторге. Так она по-своему шаг за шагом готовила их к будущей свободной жизни, потому что рассчитывала дать им вольную по завещанию.
Когда миссис Гарнер скончалась, скорбящие Цезарь и его семья продолжали ухаживать за фермой, ожидая своего официального освобождения. Старушка не успела составить завещание. Все отошло ее единственной племяннице, но та из Бостона приезжать не пожелала, а просто договорилась с местным адвокатом о продаже имущества покойной тетушки. Для семьи Цезаря наступил страшный день, когда поверенный явился в сопровождении двух констеблей и заявил, что они подлежат продаже и, что самое страшное, – продаже на Юг, со всеми жестокостями и мерзостями тамошней жизни, о которой ходило столько слухов. Они пополнили собой строй скованных цепью невольников, и их погнали: мать в одну сторону, отца в другую, Цезаря, который отныне был предоставлен сам себе, – в третью. Прощание – бурное, но недолгое – прекратил ударом хлыста работорговец, которому до такой степени обрыдло смотреть на всю эту канитель, что всыпал он обезумевшей от горя семье вполсилы, больше для острастки. Но Цезарь эту вялую взбучку воспринял как залог того, что с будущими ударами судьбы он также сможет справиться. С аукциона в Саванне он попал на плантацию Рэндаллов, где ему открылась вся страшная правда.
– Ты что, грамоту знаешь? – спросила Кора.
– Знаю.
Подтвердить свои слова ему, разумеется, было нечем, но в случае побега их жизни зависели от этого исключительного умения.
Они встречались где придется: то возле школы, то у коровника, после того как работа там заканчивалась. Теперь, когда Кора решила связать свою судьбу с Цезарем и с его планом, ее распирало от предложений. Она считала, что надо дождаться полнолуния. Он возражал, потому что после побега Большого Энтони бдительность надсмотрщиков и десятников возросла и апогея своего достигала на полную луну, этот белый маяк, который всегда воспламеняет в рабе желание бежать. Так что нет. Уходить надо как можно быстрее. Следующей же ночью. Сойдет и молодая луна. Люди с подземной железной дороги уже ждут.
Он, видно, знал, что говорил, – подземная железная дорога! Неужто ее дотянули до этих мест, до самого сердца Джорджии? Желание бежать захлестывало Кору. Но, кроме того, что надо было собрать пожитки, нужно было как-то предупредить людей с железной дороги. До воскресенья у Цезаря не было возможности под каким-нибудь предлогом выскользнуть с плантации, и он сказал, что после их побега все равно поднимется такой переполох, так что никого специально предупреждать не надо.
Мысли о побеге заронила в душу Цезаря старая миссис Гарнер, и один брошенный ею совет привел к тому, что про парня узнали на подземной железной дороге. Как-то в субботу Цезарь и его хозяйка сидели на парадном крыльце, наблюдая обычную картину выходного дня, разворачивавшуюся у них на глазах: громыхающие подводы торговцев, вереницу тянущихся на рынок семей; изнуренных рабов в шейных колодках, еле волочащих ноги. Пока Цезарь массировал хозяйке пятки, старая миссис Гарнер сказала, что ему следует выучиться ремеслу, которое поможет ему после освобождения
На плантации Рэндаллов он не бросил свое занятие и по воскресеньям вливался в ряды продавцов мха, грошовых швеек и поденщиков, отпущенных в город в услужение. Торговля прибыли не приносила, но еженедельная отлучка с плантации служила ему слабым, но горьким напоминанием о прошлой жизни на Севере. На закате он скрепя сердце отрывал себя от ярмарочного действа, где в завораживающем танце сливались воедино торговля и желание.
В одно из воскресений к нему подошел согбенный седовласый белый и пригласил его в свою лавку. Что если Цезарь будет оставлять ему поделки на продажу? Глядишь, оба окажутся с прибылью. Цезарь и раньше замечал этого старичка, бродившего между цветными торговцами. Перед его плошками он замедлял шаг и посматривал на мастера с любопытством. Цезаря все это мало занимало, но сейчас предложение старика показалось ему подозрительным. После продажи на Юг его отношение к белым коренным образом изменилось. Он им не доверял.
Старик торговал бакалеей, мануфактурой и сельскохозяйственным инвентарем. Покупателей в лавке не было. Понизив голос, он спросил Цезаря:
– Ты, кажется, парень грамотный?
– Масса, – протянул Цезарь на манер негров из Джорджии.
– Я видел, как на площади ты читал вывески. И газету. Впредь надо быть осторожнее, потому что такие вещи подмечаю не только я.
Мистер Флетчер был из Пенсильвании. В Джорджию он перебрался, как позднее узнал Цезарь, потому что его жена больше нигде не соглашалась жить. У нее был пунктик по поводу местного воздуха и его целительного воздействия на кровообращение. По части воздуха она оказалась права, Флетчер даже не спорил, но что касается всего остального, жизнь тут была мукой. Ему и до приезда сюда была отвратительна богомерзкая сущность рабства, однако к активным аболиционистам он себя не относил. Теперь, столкнувшись с этой чудовищной системой вплотную, Флетчер страшился собственных мыслей, от которых ему хотелось бежать на край света, а то и чего похуже.
К Цезарю он проникся доверием, хотя понимал, что рискует, если раб донесет на него вознаграждения ради. Цезарь тоже доверился ему. На Севере он прежде встречал белых такой породы: искренних, верящих в то, что они говорят. Правду ли они говорили, это уже другой вопрос, но верили в это искренне. Тут, на Юге, белые были исчадьями ада, способными решительно на любое злодеяние.
В конце их первой встречи Флетчер оставил у себя три выточенные Цезарем плошки и велел ему зайти через неделю. Покупателя на плошки он так и не нашел, но у них двоих появилось общее дело, которое они обсуждали в своих беседах. Цезарю казалось, что к мысли, как к деревянному чурбаку, требуется приложить сноровку и мастерство, чтобы она оформилась.
Воскресенье превратилось в лучший день недели. По воскресеньям миссис Флетчер навещала своих родственников. Старик Флетчер никогда не питал к ним теплых чувств, а они, учитывая его особый нрав, платили ему тем же. Считалось, что подземная железная дорога, по слухам, так далеко на Юг не заходит. Цезарь и сам был в этом уверен. Вот из Виргинии можно было бы тайком перебраться в соседний штат Делавэр или уйти на барже в устье Чесапикского залива, оставив в дураках следующих по пятам патрульщиков и охочих до наградных денег добровольцев, все благодаря собственным мозгам и незримой руке провидения. Или на помощь пришла бы та же подземная железная дорога с ее тайными магистральными линиями и неведомыми маршрутами.
В этой части Америки любая литература, осуждающая рабство, была вне закона. Прибывшие в Джорджию или во Флориду аболиционисты и сочувствующие подвергались нападкам и надругательствам, местные жители избивали их, с позором вываливали в дегте и перьях. Методистам с их христианской дребеденью в святая святых Его Величества Хлопка не место. Плантаторы этой заразы не потерпят.
Тем не менее одну станцию в Джорджии открыли. Если Цезарь сумеет преодолеть без малого тридцать миль до дома Флетчера, старик переправит его на подземную железную дорогу.