Подземный огонь
Шрифт:
Со стороны, наверное, кажется – дикарь дорвался до власти и развлекается, как может. Может и так, однако все развлечения мгновенно забываются, когда дело доходит до чего-то действительно серьезного и важного для страны. Думается, постепенно странные королевские выходки окончательно сойдут на нет. А пока придворным остается только терпеть и стараться как-то сдерживать нашего правителя. Надеюсь, на небесах нам это зачтется. Как подвиг великомученичества, совершенный во благо горячо любимой родины и самих себя.
Так вот, я веду к тому, что сейчас залы, ранее предназначенные для терпеливо ожидающих посетителей, отдали королевской гвардии. А куда запихнут очередных приезжих – никто толком сказать не
К счастью, на этот раз мне повезло. Я углядел через окно стоящую во дворе клетку и рысью понесся вниз. А добежав, несколько удивился: клетка оказалась здоровенным торговым фургоном на колесах, одну из боковых стен которого сняли и заменили железными прутьями толщиной с палец. Кто находился внутри клетки и был ли там вообще кто-нибудь – мне разглядеть не удалось, ее предусмотрительно и очень тщательно занавесили мешковиной. Рядом стояла вторая клетка, из бронзовых прутьев и поменьше размером, однако вполне подходящая, чтобы затолкать туда не слишком крупного медведя. При условии, что он не будет возражать против пребывания в заточении.
Затем я увидел на фургоне герб владельца. И от души обрадовался. Оскаленная кабанья голова на зеленом поле – баронство Линген, десять лиг вниз по реке, почти рядом с нами! Вот и будут мне сейчас последние новости из дома. Мои родные совсем обленились либо заняты по уши – я уже месяца три-четыре не получал ни единой весточки. Как там обстоят дела в Юсдале? У нас три постоянные напасти – зверье, пикты или киммерийцы. Каждый месяц на наши либо соседские владения обрушивается хоть одна из этих неприятностей, если не две или три одновременно, и наименее опасная и даже привычная из них – звери. С остальными двумя приходится гораздо тяжелее, эти треклятые дикари появляются неизвестно откуда, завязывают бой и так же быстро исчезают, если понимают, что ничего им не выгорит. Даже не грабят, просто налетают и начинают крушить все и всех подряд.
Иногда наш король до боли напоминает мне своих сородичей. Вроде он столько шатался по всем странам мира, и мог бы избавиться от варварских привычек… Хотя я посейчас не могу с уверенностью сказать, не есть ли это показное, предназначенное специально для тех, кто считает нашего правителя туповатым дикарем? Конан ведь гораздо хитрее и благоразумнее, чем кажется на первый, не особо внимательный взгляд.
– Хальк? – оказывается, я уже давно стоял, озадаченно пялясь на занавешенную клетку, и не слышал, что меня окликают. – Хальк, козел тебя забодай, это ты?
Узнаю неповторимую манеру общения. Вот это да! Ко двору явился сам хозяин Лингена – Омса, по прозвищу Бешеный Бык. В отличие от остальных, мне при взгляде на Омсу приходит на ум вовсе не бык, а древний дубовый шкаф, сохранившийся в нашей семье со времен прадедушки. Омса – нечто такое же огромное, неповоротливое и невольно внушающее почтение. А рукопожатие с ним чревато дроблеными костями. Во всяком случае, для меня.
– Нет, ну хоть один нормальный человек попался! – от рева Омсы привязанные неподалеку лошади гвардейцев начали пугливо косить глазами и фыркать. – Слушай, может хоть ты мне скажешь, сколько нам тут торчать? До первого снега, что ли? У меня, между прочим, есть дела поважнее, чем таскаться туда-сюда!
Разговаривать с владельцем Лингена – особое искусство. Перекричать барона невозможно. Потому остается только одно – слушать, не перебивая, а в тот момент, когда он набирает воздуха для следующей фразы, успеть быстро задать интересующий вас вопрос. Если Омса услышит, его новая речь будет развернутым ответом
Таким способом мне удалось узнать, что в Юсдале все благополучно, только два месяца назад на поместье напали пикты и сожгли новенькую лесопилку, а Бэра, одна из моих сестриц, умудрилась выскочить замуж. Причем в лучших традициях семьи она устроила из этого простого действа целое представление с фальшивым соблазнением, побегом и длительной беготней по лесам от разъяренной погони. Все многочисленные участники ловли получили огромное удовольствие. За вычетом нашей матушки, принявшей похищение любимицы за чистую монету и едва не пославшей вдогонку за удравшей доченькой охотничью свору.
Омса уже собирался перейти к описанию свадьбы, когда я успел остановить поток его словоизвержения и направить его в новое русло. Я сказал, что очень рад его видеть (что было правдой), но почему, собственно, господин барон бросил на произвол судьбы дорогой его сердцу Линген и потащился в столицу? Неужели в надежде пристроиться при дворе?
На загадочную клетку я старался не смотреть и вообще усиленно делал вид, что ее здесь нет. Пускай Бык сам переведет разговор на нее. Рано или поздно он это сделает, ведь именно из-за этой клетки ему и пришлось отправиться в свое далекое путешествие.
И тут произошло необыкновеннейшее явление – Омса замолчал. На его физиономии (всегда напоминающей мне морду животного, украшавшего его фамильный герб) появилось выражение, свидетельствующие о неравной борьбе между желаниями поделиться секретом и сохранить тайну. Он подозрительно оглядел двор, где околачивалось трое ловчих с его собственными гербами и с десяток стражников из королевской гвардии, уставился на меня, мучительно решая, можно ли мне доверять, затем хриплым шепотом (наверняка слышным на втором этаже дворца) проговорил:
– Слушай, я тут привез… зверюгу. Мы ее возле Ямурлака поймали.
– Ого! – вот тут я был полностью искренен. Ямурлак – это серьезно. Очень серьезно для людей, знающих, что это такое. – А что за зверюга?
Омса тяжело вздохнул и выдавил:
– Не могу я тебе сказать. Не поверишь. Я и сам не верю, хотя вон оно, в клетке сидит. Слушай, Юсдаль, устрой мне прием побыстрее, а? Ты же можешь, верно? Если мне за эту дрянь заплатят, я тебе десятую долю отдам, только сделай, чтобы нас пустили. Боюсь, подохнет гадина…
– Будет тебе прием, – с моей стороны было несколько самоуверенно разбрасываться подобными обещаниями. Однако при упоминании Ямурлака я всегда начинаю чувствовать себя гончим псом, вставшим на теплый, сладко пахнущий след добычи. – Вон там солнечные часы, видишь? До полудня твой зверь дотянет?
Омса несколько мгновений что-то прикидывал и кивнул:
– Ага. Мы сейчас воды притащим и обольем его, а то этому гаденышу, видите ли, жарко…
– Тогда ждите.
Когда Омса вернется домой, он наверняка будет вовсю разглагольствовать перед моими ахающими родными о том, каких сияющих высот достиг их пребывающий при королевском дворе сынок. Ошибаетесь, барон Линген. Нету у меня ничего – ни чинов, ни высоких должностей. Только безудержное любопытство. Именно из-за него я сейчас пробегусь по северному крылу дворца, осторожно постучу в дверь Малой Оружейной и спрошу, нет ли у Его величества времени выслушать меня. И, конечно, нарвусь на задумчивый и не предвещающий ничего хорошего взгляд. Тогда я вспомню, что уже сколько раз обещал не злоупотреблять официальным обращением (я не забыл, просто словно что-то за язык тянет). Я буду долго извиняться, а потом расскажу, что во дворе дожидается аудиенции некий барон Омса из Лингена, о закрытой со всех сторон клетке с непонятным животным, а самое главное – о загадочно-притягательном слове «Ямурлак».