Подземный огонь
Шрифт:
Из распахнутых дверей кузницы почему-то не доносилось привычного звонкого перестука молотков. И красных отблесков тоже не видно – значит, горн не горит. С чего бы это? Скоро ярмарка, мой отец всегда на нее торговать ездит, и перед ее началом днями из кузни днями не вылезает. Не случилось ли чего? Или отцу надоело, что меня никогда на дворе не сыщешь, и он решил малость поучить наследника уму-разуму? Ох, худо мне тогда придется…
Зря я тревожился. Отец, оказывается, с самого утра в кладовых возился, оттого и горн в кузне не горел. Смотрел да пересчитывал, чего
Повезло мне сегодня. До отца слух дошел, будто на ярмарку приедут торговцы с восхода, медь привезут. Медь у нас, в Граскаале, не добывают. И у наших соседей, в Бритунии, тоже. Вообще-то в Пограничье рудники одни только гномы держат. Сами они наверх редко вылезают, а камнями, золотом и рудой торгуют через посредников из людей. Но у гномов что-то покупать – себе дороже. Три шкуры сдерут и еще будут вздыхать, что продешевили. Гномы не жадные, просто не могут спокойно золото в чужих руках видеть.
Так вот, медь нам иногда привозят с восхода, с тамошних копей. Рудники находятся в горах, название которых я только с третьего раза могу выговорить. Кезанкийские, вот как они прозываются. И медь эту самую торговцы не продают, а меняют. И не на что-нибудь, а на шкуры. На шкуры дрохо.
Про дрохо надо отдельно рассказывать. Живут они высоко в горах, а ближе к концу осени спускаются к людским поселкам. Мы на них не охотимся, только гоняем от пастбищ. Не охотимся потому, что замаешься дрохо выслеживать, а потом по всем ущельям за ней скакать. Убить-то ее легко – или копьем, или из лука, если повезет и она сама раньше тебя не загрызет.
Дрохо – ящерица. Почти такая же, как те зелененькие, что летом греются на камнях. Всей разницы – длины в ней добрых четыре, а то и пять шагов, она белая, мохнатая, и в пасти зубов понапихано, что кинжалов. И еще у дрохо кровь горячая. Вот и пойди, отыщи эту тварь посреди белого же снега!
А шкуры снежных ящериц дорого стоят. Иногда торговцы по весу золотом расплачиваются – сколько потянет, столько и монет отсыплют. Мы этим летом за дрохо не ходили, а теперь отцу срочно шкура понадобилась. Мол, до ярмарки еще целых десять дней, дрохо как раз вниз подались, наверняка успеешь одну загнать. Выделаем наскоро, засыплем солью и свезем на ярмарку. Такая шкура долго еще может продержаться, не воняя и не разлезаясь на кусочки, а к тому времени торговцы наверняка сумеют ее либо еще кому перепродать, либо продубить как следует.
Мне-то что. Даже и лучше, дома сидеть не надо. Всех сборов – запас еды дня на три-четыре в мешок покидать, сверху привязать короткие лыжи с луком – и в дорогу. Горы на пять дней хода вокруг Райты я насквозь помню. А летом мы в приметных пещерах сушняк запасли, так что переночевать можно. Мать, конечно, сразу в крик – куда это годится, приспичило вдруг в горы лезть! Снег еще не затвердел, вдруг завтра буран поднимется или другая напасть приключится? И пошло, и поехало. Мне восемнадцать, а она посейчас меня за мальчишку держит! Тут же любому понятно – раз снегопад начался, то ветра в ближние два-три дня точно не будет. А мне больше и не надо.
Пока мать ворчала, я успел за дверь выскочить. Гадючки следом высунулись, чего-то зашипели, а меня и во дворе уже нет…
Я иду по окраине деревни, где одна тропа, пошире, уходит на перевал, в вторая, поуже – в Шепчущее ущелье. Пойду сначала туда, посмотрю, не появились ли мои белые мохнатые зубастики. Если в ущелье следов не встретится – придется подниматься на Ледяной перевал
Откуда-то вылез один из наших волчат-оборотней, покрутился, сел рядом. Морда умильная, глазенки горят, чуть ли не хвостом виляет. Понятно – догадался, что я в горы иду, и клянчит, чтобы с собой взяли. Я бы и взял, ведь никто лучше волка или обернувшегося волком человека дрохо не выследит. Но волчонок устанет скоро. Что я тогда с ним буду делать – на себе тащить? Он хоть и маленький, а весит куда больше всей остальной поклажи.
– Нет! – говорю. Волчонок мигом скис и уши прижал. – Дома сиди! Что мне потом твои родители скажут? – он уже и хвост поджимает. Старший в здешней маленькой Стае – мужик серьезный. Ему и так не нравится, что младшие волчатами бегают, а уж если узнает, что я его внука на охоту увел – бед не оберешься… – Или пошли со мной до всхода на Шепчущее. Хочешь?
Он сразу пасть открыл, язык розовый вывалил и головой кивает – хочу!
– Но как дойдем – сразу обратно повернешь, понял?
Он заскулил – собака бы залаяла, волки же лаять не умеют – и помчался со всех лап вперед. А я рысью за ним.
Так мы и добрались до того места, где тропа резко забирает вверх и начинает петлять между скал. Снег все не прекращался. Теперь мне придется карабкаться по скользким валунам, потом немного ровной дороги и снова вверх – глядишь, к середине дня доберусь до Шепчущего. Его так назвали, потому что речка, бегущая через ущелье, проточила на своем пути множество крошечных водопадов и вода в них все время что-то лопочет. Если посидеть подольше и послушать – можно даже различить слова.
Волчонок подождал, пока я заберусь повыше, проскулил что-то на прощание и не спеша побежал к Райте. Мне деревню отсюда уже и не видно, только туманные дымки над черными трубами плывут.
Вот я и один. Никого больше нет, только я и зимний Граскааль. Где-то глубоко подо мной копаются в своих шахтах гномы, высоко в небе живут боги, а мы, люди, как раз посредине. И еще в белых снегах скрываются хитрые дрохо. Вот и поиграем в пятки – кто кого первым отыщет!
…Спустя три дня я все еще не мог ничем похвастаться. Я обшарил Шепчущее ущелье снизу доверху и не нашел ни единого следа дрохо. Ничего – только снег и камни. Несколько раз я вспугивал снежных коз, однажды ночью мимо меня почти беззвучно прокрался барс, а дрохо не было. Ни их самих, ни их меток – костей там или клочьев шерсти. Этим тварям самое время им спускаться вниз, а их точно корова языком слизнула!
Зато, бродя по Шепчущему, я наткнулся на кое-что не менее интересное. Я бы наверняка прошел мимо, если бы у меня на глазах огромный ком снега неожиданно с тихим шорохом не канул куда-то вниз. Осталась неровная черная дыра, над которой курился еле заметный дымок.
Пролом мог оказаться чем угодно – от лаза в бездонное подземелье до логова какой-нибудь невиданной твари. Ведь, кроме дрохо и обычных зверей, в Граскаале можно порой встретить всяких невиданных чудовищ. Они забредают к нам с полуночи, из Гипербореи. Там, в этой Гиперборее, полно всяких колдунов, они творят что не попадя, а потом явленные ими на свет непотребные зверюги разбредаются по всей округе. Обычно чудища дохнут – от холода или по собственному тупоумию – но некоторые выживают. Прошлой зимой наши охотники завалили одну такую страховидлу – похожую на большую собаку, только без шерсти, с серой сухой кожей и черными клыками. Живучая дрянь оказалась. Ей голову напрочь разбили дубинками, а она все шипела и рвалась в кого-нибудь вцепиться.