Поединок соперниц
Шрифт:
— Ради Пречистой Девы, сэр!.. — прервал меня испуганный возглас проводника. — Замолчите! Неровен час, всполошите души утопленников. Или феи сбегутся на ваш голос и заведут нас в трясину…
— Да ты никак оробел, парень? Неужто в округе нет ни единой христианской обители и попы до сих пор не разогнали всю эту болотную нечисть?
— Мы в фэнах, — буркнул на это провожатый.
— Тогда, парень, тебе стоит бояться лишь одного: чтобы ты не совершил глупость и я не обозлился на тебя.
Пожалуй, я сам побаивался, потому так и хорохорился. Ведь я слаб как дитя, вокруг ни души, а у этого лохматого вполне могла возникнуть шальная мысль убить и ограбить занедужившего путника. Знал бы этот дуралей вдобавок, какая награда назначена за голову человека, которого Генрих Боклерк объявил своим врагом!
Понятия не имею, как долго мы ехали. Я промерз до костей, мои зубы стучали. Поводья выпали из моих рук, и Моро, почувствовав это, сам шел за проводником, сердито пофыркивая, когда оступался с гати. Время от времени проводник оборачивался и начинал уверять меня, что вот-вот покажется какой-то монастырский приют, где мне окажут помощь.
Наконец я почувствовал, что мы остановились и проводник помогает мне спешиться. Я мутно огляделся — никакого приюта не было и в помине.
— Убери руки!.. — пробормотал я. — Что ты лапаешь меня, как девку?
Я стоял перед ним шатаясь, а потом рухнул, когда он грубо меня толкнул. Я нашарил нож у пояса и, когда он склонился, сделал резкий выпад. Это мне казалось, что резкий. А вот лохматый парень с легкостью выбил оружие у меня из рук и продолжал свое дело.
Еще один нож находился у меня за поясом сзади, другой — за голенищем сапога. Но сил, чтобы воспользоваться ими, у меня уже не было. Я неподвижно лежал, глядя, как проводник обшаривает меня и срезает кошелек, который я позаимствовал у старшего из купцов. Завладев им, фэнлендец с удовольствием подкинул на руке увесистый мешочек. Но мне не было жаль этих денег. В этот момент я ничего не испытывал, кроме полного безразличия. Меня даже не интересовало, как он меня убьет.
Но он оставил мне жизнь.
— Пусть тебя утащат болотные твари, сэр бродяга. Подыхай от своей трясучки, а на мне греха не будет. Но лошадь твою я прихвачу. Уж на рынке в Ризинге мне за нее фунтов двадцать дадут, не меньше.
Этот деревенский дурень трусил, если принялся рассуждать сам с собой. И наверняка он понятия не имел, что такое двадцать фунтов, тем более что такой конь стоит втрое дороже. А главное — он жестоко ошибался, полагая, что Моро позволит себя увести.
Когда же этот грабитель сунулся к моему скакуну, Моро попятился, фыркая и не давая взять себя за повод. При этом он прижал уши и оскалился, всем своим видом показывая, что не доверяет незнакомцу. Но лохматый житель фэнов все еще на что-то надеялся, бормотал ласковые слова, причмокивал.
Я не видел, что произошло дальше — мой проводник внезапно заорал не своим голосом и стал сыпать бранью, а Моро заржал, и его ржание походило на хохот. За этим последовали топот, плеск воды и новая ругань.
На этом я провалился в забытье, зная, что Моро сумеет постоять за нас обоих.
Сколько я пролежал без сознания — не знаю. Порой я приходил в себя и видел мутный свет, затем все снова заволакивалось мраком. Я бредил, и раскаленные скалы и пески Сирии вновь обступали меня. Затем доносилось пение ангельских голосов, и сухая старческая ладонь самого папы Гонория ложилась на мое чело. «Отпускаю грехи твои, — произносил дребезжащий голос его святейшества. — Ступай и больше не греши». О, это был час моего возрождения! Я снова сделался рыцарем, снова мог жить с честью.
Но должно быть, я не родился для подобной жизни. Ибо с таким трудом добившись прощения, я вскоре вновь умудрился стать изгоем — из-за рыжеволосой женщины с самыми гордыми глазами в подлунном мире. Из-за ее губ, белой нежной кожи, несравненных полушарий ее груди…
Какие это были ночи!.. Еще не родился трубадур, способный воспеть их. Я познал любовь самой необыкновенной дамы всего христианского мира, которая являлась одновременно императрицей, принцессой, графиней и наследницей престола…
— Тильда…
Только я имел право называть ее так. Только мне навстречу открывались ее жаркие уста. Родовитый супруг не сумел добиться ее любви, а мы с нею любили друг друга, пока шпионы графа Анжу не выследили нас, и если бы не легкие ноги моего Моро… Уж и не знаю, какую казнь изобрел бы для меня тот, кого все называли Жоффруа Красивым, но которого унизил я, вечный изгой.
Моя Тильда… Я сходил с ума от тревоги за нее. Меня разыскивали в Анжу, в Нормандии и в Англии, а я в это время находился совсем рядом и в любой миг был готов прийти к ней на помощь, даже пожертвовать собой. Но Тильда выстояла — в одиночку, без моей помощи, и уже много позже до меня дошел слух, что она родила бастарда… Я не знал, жив ли мой ребенок или умер после рождения — болтали и такое. Как бы там ни было, но моя возлюбленная помирилась с мужем и теперь рожала ему сыновей, а мне оставалось только одно — скрываться, ибо король Генрих присягнул на Библии, что рано или поздно бросит мою голову к ногам зятя. Правда, в этом он пока не особенно преуспел. Бог был на моей стороне, и как бы ни складывались обстоятельства, я не терял надежды.
Бог был на моей стороне — в этом я убедился, придя в себя. Слышал, как в тростниках гомонили птицы, шелестела листва, хлюпала вода. Небо в вышине нежно светлело. Сколько же я пролежал в беспамятстве? Несколько часов? Несколько дней? Внезапно до меня донеслось позвякивание удил.
— Моро!..
Конь подошел вплотную ко мне, и я ощутил на лице его дыхание, а затем мягкое прикосновение губ. Я протянул непослушную руку, пытаясь его погладить, но он уже поднял красивую широколобую голову с белой отметиной, фыркнул и встряхнул гривой. Оттуда, где я лежал, конь казался огромным и прекрасным.
Мой друг и брат. Тот, кто никогда не предаст, никогда не покинет.
Немного позже, когда мне удалось сесть и осмотреться, я понял, что нахожусь на островке, густо заросшем лозняком. Вокруг блестели на солнце заводи, кое-где темнели купы деревьев, а за ними до самого горизонта тянулись пустоши фэнов. Нигде ни намека на жилье.
Куда же завел меня этот чертов проводник? Единственное, что я знал наверняка, — это то, что нахожусь в Англии и жив. А это само по себе стоило того, чтобы возблагодарить Бога.
После приступа малярии силы возвращаются довольно быстро — если, конечно, позаботиться о себе. Пару дней я только этим и занимался: добыл огонь, развел костер, обсушился, ловил угрей и бил уток, отъедался и отсыпался на груде сухого тростника, завернувшись в плащ.
Моро также радовался моему возвращению из мира видений — он ходил за мной по пятам и тревожился, когда я покидал островок, чтобы раздобыть пропитание. Я был бесконечно благодарен моему скакуну — он не только отпугнул грабителя, но и сберег мое имущество: меч, арбалет и содержимое седельных сумок, в том числе и обе фляги. А горячее вино — лучшее лекарство в таких обстоятельствах.