Поединок соперниц
Шрифт:
Этой темной женщине и в голову не приходило, что все подобные милости — не более чем плата богатого вельможи ублажающей его наложнице!
Наконец я не выдержала и попросила проводить меня в часовню. Труда, похоже, заметила некое раздражение в моем голосе, поглядела пытливо, но не перечила.
Часовня в Гронвуде была уже отстроена — деревянная и довольно просторная. Мы уже достигли крыльца часовни, когда Труда тронула меня за локоть, указав в сторону.
— Вон, полюбуйтесь-ка.
Я оглянулась и замерла. Во двор въезжала Гита в сопровождении пары грумов и смуглого низкорослого пажа. Она восседала на великолепной белой, как снег, лошади, закутанная в лиловый бархатный плащ до кончиков башмаков, а на ее волосах, заплетенных в косы, сверкал чеканный золотой обруч.
Моя подруга была разом похожа и на величественную королевну, и на легкомысленную красотку. На ее лице играл румянец, волосы на висках растрепались, зубы сверкали в улыбке.
Я видела, как к Гите подошел шериф, что-то сказал, и она засмеялась. Я заметила, как нежно и почтительно поцеловал ей руку Эдгар, не отпустил, прижал к щеке. Гита улыбалась, пыталась высвободить ее, но он вновь ловил ее запястье, целовал. На них многие глядели, но эти двое словно и не замечали общего внимания, увлеченные друг другом. Постыдно было так предаваться чувству на глазах толпы, но одновременно и прекрасно. И почему-то мне пришла мысль, что Эдгар действительно любит и ценит Гиту. А она… Я на своем опыте убедилась, какой притягательной силой обладает шериф. Наверное, приятно, когда тебя любит такой мужчина. Но разве его чувство может быть истинным, когда все знают, что он скоро ждет к себе другую, а Гита для него просто доступная женщина? И все же… все же… Его внимание к Гите, его мягкая нежность, то, что он окружил ее такой роскошью и почтением… Как бы я себя повела на месте Гиты? Я?! О святая Хильда! Как я могла даже подумать о подобном!
Я кинулась в часовню, как в укрытие. Долго молилась, и как всегда молитва успокоила меня, привела в благостное состояние. Я глядела на огонек лампады у распятия, не замечая ничего вокруг, отрешась от всего. Может, поэтому и не заметила, когда рядом оказалась моя подруга. Только вставая, увидела ее коленопреклоненной немного позади себя: Гита, как и в Святой Хильде, не стала прерывать мою молитву. И только когда наши взгляды встретились, она улыбнулась, а в следующий миг мы так и кинулись друг к другу.
— О Небо, как же я рада тебе, Отил! Я не поверила своим ушам, когда Эдгар сказал, что ты в Гронвуде.
Она обнимала меня и смеялась, выглядела счастливой, ни тени смущения. Я тоже не решилась сразу сказать о причине своего приезда, и вместо того чтобы пенять ей за легкомыслие, только и твердила, как рада ее видеть, как она похорошела.
Гита принялась меня расспрашивать, как меня приняли, всем ли я довольна, понравилось ли мне в Гронвуде. Она держалась тут как хозяйка. Это стало особо заметно, когда мы вернулись в донжон и ее окружили люди, спрашивали, теребили, просили внимания. Она стала отдавать распоряжения, но заметив, что я теряюсь, извинилась, сказав, что мы сможем спокойно поговорить немного позже, когда она выполнит свои обязанности хозяйки замка. А пока она препоручила меня заботам того смуглого мальчика, которого я приняла за ее пажа. Но оказалось, это бастард Эдгара.
— Это Адам, — говорила Гита, обнимая ребенка. — Он сын Эдгара от сарацинки и просто чудесный ребенок. Да, Адам? И ты не откажешь мне, если я попрошу тебя проводить нашу гостью в мою комнату наверху?
Мальчик тут же увлек меня по лестнице наверх. Я заволновалась, что сейчас попаду в покой, где Гита «милуется» с шерифом, но ошиблась.
Этот покой в недостроенном замке, судя по всему, принадлежал одной Гите. Скамьи у стены покрыты сукном, всюду вышитые подушки, резные стульчики, а на полу ковер, столь роскошный, что страшно ступить. В нише окна пяльцы с неоконченной вышивкой, в ящичке яркие мотки ниток, пестрый бисер в коробочке. Рядом пюпитр для письма, коробка с пергаментом, заточенные перья. Видимо, Гита не отказывалась от привычных занятий и в миру. А рядом горка с книгами. Гита всегда любила читать, и Эдгар шел навстречу своей «датской жене», покровительствуя даже ее столь дорогостоящему увлечению, как книги.
— Миледи Гита любит уединяться тут, когда нет дел, — пояснил мне ребенок.
Уединение — тоже роскошь. У нас в обители мы редко могли позволить себе подобное.
Меня сразу потянуло к книгам, но Адам не давал мне покоя, твердил, что Гита рассказывала ему обо мне, говорила, что я святая. Он спрашивал, каково это — быть святой, и мне пришлось разочаровать его, пояснив, что во мне столько же святости, как и в нем самом. Похоже, этот чудный ребенок был разочарован. Мы с ним разговаривали какое-то время, и он удивил меня неожиданными познаниями в Святом Писании. И это сын язычницы-сарацинки!
Гита вскоре забежала к нам, но ненадолго, просто предложила мне отужинать с ними в общем зале. Я отказалась, и она вновь ушла. За ней поспешил и Адам. Похоже, этот ребенок души не чает в ней и они прекрасно ладят. Бастард шерифа и его любовница. Сейчас они живут с шерифом одной семьей и, похоже, счастливой семьей. Но что будет, когда приедет дочь короля? От этой мысли мне сделалось грустно. Ибо, клянусь верой, мне нравилось все, что я увидела тут.
Чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей, я стала просматривать книги Гиты. Их было четыре, все в переплете из кож с тиснением. Я увидела труд монаха Гильдаса «О гибели и покорении Британии», богатое собрание «Псалмов Давида», «Историю лангобардов» Павла Диакона и… «Аrs Amandi» — «Искусство любви» Овидия. Я не удержалась, взяла последнюю. Книга была красиво переписана, с большими заглавными буквами, раскрашенными и позолоченными. Я помнила, с каким восторгом Гита некогда зачитывала мне строки этого автора. Может, тогда и наступила ее погибель…
Все же не удержавшись, я прочла несколько строк о том, как мужчина ждет женщину, она приходит:
…вошла в распоясанной легкой рубашке, По белоснежным плечам спадали пряди волос.Почему-то я представила эту женщину Гитой. Словно видела Эдгара с ней.
Легкую ткань я сорвал, хоть тонкая, мало мешала, — Скромница из-за нее все же боролась со мной. Только сражалась как те, кто своей не желает победы, Вскоре, себе изменив, сдалась без труда. И показалась она перед взором моим обнаженной… Мне в безупречной красе тело явилось ее. Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался! Как были груди полны — только б их страстно сжимать! Как был гладок живот под ее совершенною грудью! Тонок стан, юное крепко бедро! Тело нагое ее к своему прижимал я… [61]61
Перевод С. Шервинского.
Я быстро захлопнула книгу. Так вот чему обучает мою подругу совратитель Эдгар! Она же… уступившая, соблазненная, опозоренная… Бедная моя! Она словно в плену чар, закрывает глаза на свою искалеченную жизнь, на попранное имя. Все отдала она этому человеку ради позорного положения наложницы. Ради случки!
Когда появилась Гита, оживленная, нарядная, я не сразу начала душеспасительную беседу. Молчала, слушая, что теперь у нас много времени, что мы сможем говорить хоть до утра, ибо Эдгар понимает, как нам, подругам, хочется побыть вместе, и не станет нас тревожить.
— Он великодушен, — холодно сказала я. — Даже готов не брать тебя сегодня на ложе.
Она странно поглядела на меня, но вместо ответа принялась зажигать свечи на кованой треноге.
— Он всегда идет навстречу моим желаниям. Знаешь, Отил, я так счастлива с ним, я ранее не знала, что в мире есть такое счастье. Ибо с той минуты, как увидела Эдгара, я отдала ему и сердце, и душу. И если бы Господь был милостив и свел нас ранее…
— Вместо того чтобы поучать Всевышнего, ты бы лучше подумала о том, что несет в себе ваше сожительство.