Поединок. Выпуск 14
Шрифт:
— Бей сзади!
Бравин повернулся, Сергей бросился, по Бравин лишь имитировал поворот и вновь сбил противника с ног, поднял руки и сказал:
— Сдаюсь!
Но Сергей продолжал занимать боевую позицию.
— Запомните, — Бравин повернулся к пограничникам, которые следили за схваткой, затаив дыхание, — слово «сдаюсь» — не сигнал к окончанию боя, — он указал на готового к схватке прапорщика. — И поднятые руки тоже могут быть лишь провокацией! Все! Занятия окончены.
Бравин и Грузинцев обменялись рукопожатием и направились в душевую.
Обычно, закончив занятия,
— Опыт подсказывает: снимай все, что видишь, — заговорил он, не здороваясь, будто они расстались полчаса назад. — Никогда не угадаешь, какой снимок может понадобиться.
Узнав, что они собрались в кино, он сказал:
Успеется, сейчас я вас приглашаю в кафе.
Бравин не хотел, чтобы Наташа расценила его возражение как ревность, и вскоре они сидели на открытой веранде и ели мороженое.
— У меня редактор — потрясающий парень, — рассказывал Алексей. — Восемьдесят процентов своей энергии он тратит на то, чтобы убедить окружающих, как он чрезмерно занят и никто другой не мог бы выдержать такой нагрузки. А вот он выдерживает, к тому же всегда доброжелателен, внимателен, а когда ему приходится нерадивому сотруднику сделать выговор, так он, руководитель, расстраивается чуть ли не до слез. Три раза в неделю шеф играет в теннис, по субботам — обязательно баня, не курит, пьет «Ессентуки». Раньше, случалось, по праздникам он выпивал рюмку коньяку, так сказать, плотнее сливался с коллективом. Нынче, естественно, об этом не может быть и речи. С его здоровьем и нервами ему бы в космонавты податься, а шеф нет-нет, да, вроде бы смущаясь, помассирует грудь или, отвернувшись, проглотит таблеточку. Страсть как хочется спереть у него пробирочку, посмотреть, чего он кушает.
— Не люблю, когда начальство высмеивают, — сказала Наташа. — Послушаешь, получается, что все руководители либо дубы, либо хамы, карьеристы. У вас шеф, как вы выражаетесь, посложнее, но тоже мало симпатичный.
Алексей не смутился, довольно хохотнул, зубы у него были, как у американского киногероя.
— Наташенька, — он взглянул на Бравина, прижал руку к груди, — простите за журналистскую развязность. Недобрые мы, подчиненные. Вы данный факт верно подметили. У каждого недостатки, кто на горке, тот виднее. К тому же болтаю я без злобы, половину сочиняю, пытаюсь вас развеселить, уж больно вы оба серьезные.
Бравин из этого разговора выключился, он умел вроде бы слушать, даже вставлять реплики, а думать о своем, никакого отношения к общей беседе не имеющем.
«Вернется Наташка в Москву, найдет ее там бойкий журналист. Парень он видный, язык подвешен ловко... — Бравину стало зябко. — Недостойно я себя веду». Он заставил себя улыбнуться, подмигнул жене. Наташа махнула на него рукой:
— Не слушаешь и не изображай, — и повернулась к журналисту, продолжая разговор: — Почему только первый? Возьмите актеров, их не выстраивают в порядке номеров. Говорят,
«Наташка ерунду говорит, — подумал Бравин. — Актера, любого художника и спортсмена сравнивать нельзя».
Что делать? Как помочь любимой? Она третий год уходит из большого спорта. Там сейчас девочки, она словно мама. В команду ее давно не ставят, выпускают в показательных, берут в поездки то ли вторым тренером, то ли из милости. И не может он сказать: «Все, твое время истекло! Вернись на грешную землю, рожай детей, ухаживай за мужем...» А почему не может?
— Олег!
— Я в вашем споре... — Бравин механически улыбнулся и только теперь заметил, что журналист ушел и они с женой остались вдвоем.
— А еще пограничник! — Наташа вздохнула. — Я и мороженое твое съела.
Иван Парфентьевич Родин разговаривал по телефону.
— Слушай, Интеллигент, отошел я от дел. Должок свой помню, но помочь не могу, да и инструмента у меня нет.
— Не серди меня, Родя, — голос звучал мягко, без всякой угрозы. Так говорят только очень уверенные в себе люди. — Инструмент твой нехитрый — изготовишь. Ты человек взрослый, дураком никогда не был, я тебе лишь добра желаю. Просьбу мою выполнить для тебя пустяк. Я уеду, ты останешься.
— Не неволь, и руки у меня уже не те, подвести могут, — чувствовалось, что Родин уже сдается.
— Я уже говорил, беда у меня, Родя, — в голосе Интеллигента что-то неуловимо изменилось, он слегка похолодел. — Жизнь поперек легла, я дважды по мокрому прошел. Ты мне поможешь.
Намек был столь прозрачен, что Иван Парфентьевич сразу и ответить не смог. Ясно, что два убийства или три — и обвиняемому и суду совершенно безразлично.
— Хорошо, — Родин мелко кивал, словно собеседник мог его видеть. — Когда ждать?
— Скоро, Родя, днями. Спасибо и удачи тебе.
Всем КПП Советского Союза в дополнение к ориентировкам одиннадцать восемьдесят два и одиннадцать девяносто четыре сообщаем:
Есть все основания предполагать, что преступник, захвативший золото, совершил два убийства...
Всем пограничным постам, осуществляющим проверку документов, при выявлении каких-либо ошибок или несоответствия быть предельно осторожными. Постоянно проводить инструктаж всего личного состава, повысить бдительность и взаимосвязь служб.
В классе, похожем на школьный, майор Волин проводил занятия офицерского состава. Он держал в руках книгу в твердом переплете:
— Нечасто встречающийся прием: на обложке книги одно название, — майор открыл книгу, — на титульном листе то же, — он перевернул несколько страниц, — а содержание — грубая антисоветчина. Капитан Бравин!
Бравин встал, майор посмотрел на него с симпатией и спросил:
— Почему, Олег Сергеевич, вы заглянули в книгу?
— Этот господин не походил на человека, который читает Чехова. И потом... книг у него было несколько. Зачем, спрашивается, в дорогу брать целую библиотеку? — Бравин пожал плечами.