Поединок. Выпуск 18
Шрифт:
– Со мной прапорщики Алексеев и Галкин, мы имеем предписание на изъятие документов и ценностей, а также денежных сумм, вывезенных вами из Варшавы.
– Позвольте, господин поручик, здесь явное недоразумение. Я…
– Борис Сергеевич, неужели вы думаете, что мне, офицеру, в военное время приятно беспокоить почтенного человека, у которого в Варшаве я покупал кольца для свадьбы. – Вы?..
– Представьте, Борис Сергеевич, покупал у вас. На Маршалковской, 12. – Так в чем же дело? – Вы позволите присесть? – Сделайте
– Вот предписание, ознакомьтесь. Но, ради Бога, между нами, к нам пришло письмо. Время военное. Шпионство стало вещью обыденной… Так что не обессудьте.
– Погодите, господин поручик, я честный коммерсант, получил у градоначальника разрешение на открытие дела…
– Милый Борис Сергеевич, мне самому чрезвычайно неприятно беспокоить вас, но служба. – А что это за письмо, о котором вы говорили?
– Мы не имеем права раскрывать наши источники, но кое-какие выдержки я могу вам показать. – Сделайте милость.
Поручик вынул из кармана кителя сложенную бумагу. – Прошу. Немировский дрожащими руками надел очки.
– Да вы не волнуйтесь, – почти дружески сказал контрразведчик, – позволите курить? – Сделайте милость.
Буквы прыгали перед глазами Немировского, но все же он одолел текст и вернул его поручику.
– Какая мерзость. Ну конкуренция, ну дело, но донос…
И тут Немировский увидел серебряный портсигар, лежащий на столе. Именно такие, с видом Варшавы на крышке, продавались в его магазине. – А портсигар…
– Тоже куплен у вас. Вы просто меня запамятовали, любезный Борис Сергеевич, а мы долго беседовали с вами о знаменитом изумруде «Потемкин».
И Немировский начал припоминать Варшаву, магазин, яркий летний день и любезного офицера в белом кителе. И почему-то именно это воспоминание вернуло ему утраченную уверенность и даже некий покой в душу поселило.
– Господин офицер, я законопослушный гражданин империи. Безусловно, я вспомню все, но позвольте мне телефонировать вашему начальству.
– Я вас понимаю, – поручик наклонил безукоризненный пробор, – извольте. Где у вас аппарат? – В кабинете. – Проводите меня.
Они вышли в коридор, и Немировский увидел двух рослых прапорщиков, вежливо подбросивших руки к козырьку.
Кабинет у него был огромный, обставленный дорогой английской кожаной мебелью, правда, шкафы еще пустовали, книги пачками лежали на полу. – Никак не наведу порядка, – вздохнул Немировский, – все руки не дойдут. Книги моя слабость. Так какой номер вашего департамента, господин поручик? – Попросите 406-94. Немировский поднял трубку: – Барышня, 406-94, пожалуйста.
В трубке что-то щелкнуло и казенный баритон раскатисто ответил:
– Дежурный по отделению контрразведки, штабскапитан Калинин.
– Господин штабс-капитан, моя фамилия Немировский… – Минутку. А потом после паузы: Мойка, 68? – Да. – У вас наш поручик Семин? – Да. – Передайте ему трубку.
Немировский
– Алексей Петрович, – улыбнулся Семин, – моя половина не объявлялась? Если телефонирует, скажите, что я задержусь. Его превосходительство на месте?.. Уехал… А господин полковник?.. Да, господин Немировский хочет с ним поговорить… Можно это устроить? Передаю. – Семин вновь передал трубку Немировскому.
– Господин полковник… Да… Да… Конечно… Конечно… Но… Понимаю… Хорошо. Немировский положил трубку.
– Мы договорились, поручик, все документы вы положите в отдельный мешок. Деньги русские в другой, валюту в третий, а ценности в четвертый. Мешки я опечатаю личной печатью. Там же будет стоять и ваша. И конечно акт. У вас есть мешки? – Галкин. На пороге вытянулся прапорщик. – Четыре мешка и печать. – Слушаюсь.
Потом писали акт. Потом закладывали в мешки документы, опечатывали печатями сначала ящики с деньгами, потом с ценностями, потом клали в мешки и снова ставили сургучные оттиски. Наконец все закончилось.
– Борис Сергеевич, – Семин приложил руку к козырьку, – жду вас в девять под аркой Главного штаба. – Буду. – Честь имею.
И только когда дверь захлопнулась, Копытин снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
– Ну ты и орел, – с почтением сказал Сабан, – а если бы не отдал сам, тогда… – Тогда застрелил бы.
Сабан посмотрел на Копытина и понял, что этот человек может все:
Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.
Сабан с напарником, нагруженные мешками, ушли на несколько шагов вперед. Копытин закурил, оглянулся на дом и усмехнулся.
Все, теперь он уедет в Швецию, купит домик у моря и тихо дождется конца этого бардака, который Почему-то называют войной.
– В чем дело, прапорщик! – раздался у ворот властный голос.
И Копытин различил два офицерских силуэта. Вот же нанесла нелегкая. Он переложил наган из кобуры в карман шинели и зашагал к воротам.
– В чем дело, господа? Мы из… – Он не договорил. Прямо перед ним стоял его бывший командир батальона подполковник Львов. – Поручик Копытин? – Львов лапнул крышку кобуры. – Вы арестованы! Копытин выдернул из кармана наган.
– В машину! – крикнул он Сабану и дважды выстрелил в подполковника.
Но тут что-то горячее ударило его в грудь и запрокинулись фонари, дома, улица. Штабс-капитан Климов дважды выстрелил вслед убегавшим прапорщикам. Один словно споткнулся, но продолжал бежать. Второй выхватил автоматический пистолет и расстрелял всю обойму в сторону Климова. Тяжелые пули зацокали по стене, обдав лицо секущей каменной крошкой. Климов вскинул наган, но машина уже сорвалась с места, и он выпустил оставшиеся четыре пули вслед авто.