Поединок. Выпуск 3
Шрифт:
— Где ночевали все это время?
— Не дома... В разных местах.
Нет, не уцепился за вопрос. Он позже расскажет, где ночевал, с кем встречался, на все вопросы ответит. Сейчас его волновало другое....
Он дорвался до благодарного слушателя, единственного, кому была нужна его откровенность, хотя в первую очередь использует ее для обвинения и суда. Но ведь что-то должен учесть, хоть малую частичку, хоть крупицу, для защиты от смертного приговора. Может, от этой крупицы истины, пусть извращенной, не признаваемой никем, жалкой, дрогнет их знаменитая чаша весов. И они сами, судьи, дрогнут и сжалятся... Эх, зачем только милиционер встал на его дороге?.. А если б не встал?.. А если не сжалятся?.. Все равно пусть слушает, пока в запале...
И он выговаривался.
— Ну и в кого же вы собирались стрелять, если не в милиционера, в которого все же стреляли?
— Я просто шел. Шел, не уступая дороги, не сворачивая. Я заходил в кафе, рестораны, — он заговорил свободно и не без вызова, обретая утраченное состояние, — и плохо бы пришлось тому, кто бы посмел задеть, оскорбить...
— И смогли бы?
— Я был готов к этому, — ответил он с оттенком самолюбования.
— Но не пришлось?.. Струсили?
— Не струсил я! Извините за откровенность, но если до конца, я жалею, что не пришлось. Да, да, тогда бы не было милиционера... Это чуть не случилось в «Праге», в ресторане, позавчера. Там гуляли свадьбу... — И, заметно оживляясь, он стал рассказывать о том, что было в ресторане.
...Мы шли по болоту гуськом. Шли тяжело, если вообще словом «шли» можно выразить наше передвижение. То и дело проваливались по пояс в вонючую жижу, с трудом вытаскивая ноги...
— ...Представляете, невеста — вся в белом, сияла чистотой, прямо светилась вся, как свеча в церкви. Приглашу-ка ее потанцевать. Знал, что откажется, смутится, а я потащу, силой потащу, расстрою веселье, скандал учиню, чтоб жених попер на меня, дружки его закадычные, смелые оттого, что много, а я один... Тут-то и вмажу кому-нибудь для начала, хотя бы жениху, но не спьяну, по трезвости, а потом уж, когда кинутся все, гурьбой, выну наган... Что тогда, а? И первому, кто осмелится, ведь найдется же такой, не все же трусы... В общем, сам нарывался. ...Встал и пошел к ней. Спокойно. Видели небось, как в американских картинах, а я решил попробовать в жизни. Они и подумать не успели, что к невесте иду на танец приглашать, как кто-то положил мне на плечо руку, остановил. «На минуточку», — сказал. Я обернулся, увидел сзади себя незнакомого мужчину невысокого роста. Бородка серпиком, губы красные, мокрые. И чему-то улыбался. Я спросил, что надо. И полез в карман за наганом. Ему бы в морду и пальнуть тогда. Молодой, а пузатый, противный, смеется. Он взял меня за руку, довольно крепко, посадил за свой столик. «Выпей и успокойся, — сказал. — И не лезь не в свое дело». Я уж подумал, не влип ли я, не из ваших ли он, может, следил...
«Кто же это мог быть?» — подумал я. Мы начали поиск только после происшествия. Руководители предприятия, где преступник работал охранником, даже не удосужились сообщить в милицию, что их человек сбежал с оружием и не появляется уже третьи сутки.
— «Эх, парень, мне сегодня тоже одиноко, как и тебе, — сказал горестно бородатый и разлил по рюмкам коньяк. — Выпьем лучше за здоровье невесты. Я ведь видел, что ты к ней шел. Зря. Не надо ее трогать. Не надо. — И добавил: — Сегодня». Мы выпили. И он продолжил свою речь: «Ты посмотри, какая она вся беленькая, чистенькая! Сама невинность. Снегурочка! — сказал и ухмыльнулся. — А знаешь, приятель, я ведь только вчера с ней спал... Что? Можешь мне поверить. И завтра буду спать. Не откажет. И все же пропиваю ее и пла́чу». Но он не заплакал, сволочь, а заржал. Как последний подонок. Бывает же такое!.. И я засмеялся. Во мне будто пружина распустилась. Полегчало. И мы оба долго смеялись. Над женихом, конечно. Над родными этой парочки. Над всем миром. Ржали так, что люди оглядывались, но мы плевали на всех. А за свадебным столом орали «горько». Непонятно было, кому горько-то. Но стрелять отпала охота. В кого было стрелять?
— Потом?
— Свадьба выкатилась из ресторана. И мы следом. Любопытно было. Но его никто не знал, а невеста, может, и заметила, но не подавала виду, змея. Хотел я пугануть на улице, сбить с него спесь, да плюнул.
Он помолчал. Я не подталкивал.
— Ночевал
— У него? — удивился я.
— Ага. Почему позвал, сам не знаю. Живет в самом центре, в общей квартире. Комната грязная, неприбранная. Правда, книг много. Иконы по стенам, кресты. Лампада в углу. Журнальчики интересные с голыми девочками. Полюбоваться есть чем. Он то ли с японского, то ли с китайского что-то переводит, переводчик, говорит, дома работает. Кофе сварил, крепкий, хороший кофе. Ликерчиком угостил. Ночевать как-то противно было. Постелил мне на полу, какую-то овчину кинул, тулуп. Он, по-моему, всю ночь не спал, подглядывал за мной. Может, за иконы боялся — думал, сопру. Я ему про себя мало рассказывал, так, всякую небыль, а он про церкви, про иконы. Говорил, очень иностранцы ценят, много дают за них. Утром выпроводил меня, ждал какую-то девицу. А я отправился в парк.
— Зачем?
— Скрывался. Третий день уж пошел, как я с объекта удрал. Денек был солнечный, будни, народу нет. Только влюбленным гулять. Заметил одну парочку в кустах. Подобрался. Думаю, помахаю наганом, погляжу, как Ромео будет защищать свою Джульетту, небось поползет на коленях, а то и вовсе даст деру... Взвел курок на случай, и вдруг навстречу милиционер, прямо на меня. Я и выстрелил. Меня расстреляют?
Почти без паузы повторил он свой первый, самый главный для него вопрос.
Я опять не ответил. А хотелось сказать: «Как ты высоко ценишь свою жизнь и плюешь на чужие».
— Я же все рассказал.
— Нет, не все. Почему покинули пост и украли оружие?
— Я не покидал. Меня сняли с него.
— За что сняли?
— Я был выпивши.
— Значит, за дело. С утра явились пьяным?
— Нет, после обеденного перерыва.
— И часто так случалось?
— Впервые... Я, между прочим, не пью. Так, в компании, с девушками.
— Что же заставило вас напиться в этот день?
Он споткнулся, но ответил:
— У меня была одна встреча.
— С кем?.. Вас напоили?
— Нет. Я пил один.
Он явно не хотел называть того человека, с кем встретился. Видимо, эта встреча и дала толчок остальному.
— С кем вы встретились? Отвечайте. — Но он молчал. И тогда я ударил вопросом в цель: — С Джульеттой? — и попал.
— Ее не Джульеттой зовут.
— Кто она, мы установим. Если сами не изволите сказать, — я полистал его записную книжку. — Сколько имен! Придется вызывать всех подряд. Нудное дело.
И нанес второй удар.
— Она дала вам отставку. — Было видно по его лицу, что снова попал. — Вы напились с горя и вас сняли с поста...
Так чистят капустный кочан, у которого листья в черных точках. До кочерыжки. Противно видеть у ног червяка. Но я обязан был сорвать философско-маньячную покрышку с этого бутафорского супермена. Обнажить его перед законом.
— Ушли и унесли оружие. Протрезвев, поняли, что украли, а как вернешь? И зарядили себя обидой, досадой, злобой, как наган патронами. На весь мир. И бессилием. Но мир огромен, а человек, когда вне его, ничтожен. Даже с оружием...
— Играл, — сказал он, — и доигрался.
Первые слова, достойные человека. Я сказал ему об этом.
— Тяжело выворачиваться наизнанку, — ответил он.
— Тяжело, — согласился я. «Если осталась хоть капля стыда», — хотел я добавить, но сказал: — Если уж начали, так давайте.
— Девочка, конечно, была первый сорт, — сказал он. Не знаю, как насчет стыда, но лексика его осталась прежней. — У меня таких еще не было. На одном вечере познакомились, на танцах. Танцую я — будь здоров. Слово за слово, в общем, прилип. Сам удивлялся, как удалось такую подцепить. Ребятам своим показал ее издали. Позавидовали... Она учится в институте, а у меня, сами знаете, семь классов и коридоры. Но язык подвешен, трепаться могу. Как-то в ресторане танцевали, она рукой коснулась моего пояса и наткнулась на кобуру, под пиджаком. Без нагана, конечно, но она-то не знала, для форсу надел. Удивилась, спросила, что это значит. «А то значит, Юля, — так ее зовут, — что я выполняю особое задание. Не успел снять. Как-нибудь расскажу...»