Поединок. Выпуск 3
Шрифт:
Вышла ему удача. И когда выслушал приговор суда, не тот, смертный, что сам себе определил на первом допросе, а мягкий, несмотря на длинный срок заключения, показалось ему, что заново родился.
Жанр, нужный всем
— Любите ли вы приключенческую литературу?
— Не люблю, но зачитываюсь.
Перед нами очередной сборник приключенческих повестей и рассказов, издаваемый «Московским рабочим». Теперь мы вправе говорить об установившейся, окрепшей традиции. Сборник приобрел своего читателя. Его выхода ждут, издание, судя по откликам, приобрело популярность, заняло свое место в нашем огромном книжном мире и, стало быть, оказывает определенное влияние на развитие приключенческой прозы.
Об этой области литературы сейчас довольно много пишут и говорят. Наконец-то много... Поэтому
В то время в приключенческом жанре работала небольшая группа авторов, начинавших еще в 20-е и 30-е годы, да еще несколько писателей иного поколения, начавших позже, но уже маститых и стоявших как бы особняком, — таких, как Василий Ардаматский, Аркадий Адамов и более молодой, вошедший в литературу стремительно, уверенно и твердо, Юлиан Семенов. Литературная молодежь (а сборник был задуман как трибуна молодых) казалась слишком зеленой, неопытной. Редакторы, поклонники жанра, проявили определенную смелость, пообещав читателю ежегодный сборник.
Тут уместно будет сделать небольшой экскурс в историю нашей приключенческой, вообще остросюжетной прозы. Для читателя, полагающего, что этот жанр всегда напоминал клокочущий стихийный поток и все сложности заключались в том, чтобы отсечь подлинно художественную литературу от подделок, здесь кое-что окажется в новинку.
Дело в том, что эта разновидность нашей отечественной прозы — самая молодая, возникшая при жизни одного лишь поколения. Парадокс: могучая русская литература с ее богатством имен и направлений приключенческой ветви не имела. Мы знаем лишь несколько крупных писателей, чьи произведения могут быть отнесены к приключенческому жанру (вспомним «Князя Серебряного», «Ледяной дом»). Но в основном читатель получал обильную переводную литературу, а большинство наших беллетристов писало подражательно, вторично, пользуясь чаще всего «заграничным» материалом, заимствованной экзотикой ковбоев, трапперов, флибустьеров и т. п. Мечтательные чеховские мальчики Володя и непреклонный Чечевицын, он же Монтигомо Ястребиный Коготь, как мы знаем, собирались бежать не куда-нибудь, а в Калифорнию. Царство мечты и романтики находилось очень далеко от юных читателей.
Но вот что удивительно: в советские годы в нашей прозе появилась целая плеяда блестящих прозаиков, посвятивших себя приключенческому жанру либо близких, созвучных ему по духу. Думается, прежде всего мы должны назвать имя Александра Грина, чей талант расцвел в 20-е годы. Не случайно Грин так много печатался во «Всемирном следопыте», журнале, обозначившем целую главу в истории отечественной приключенческой литературы. (Интересно, что в то время издавались еще сразу два «Вокруг света» — в Ленинграде и в Москве, да еще «Всемирный турист», их собрат по направлению.) Именно как приключенческий писатель входит в литературу Владимир Арсеньев со своим «Дерсу Узала» (он также начал публиковаться во «Всемирном следопыте»). Открывают широкую дорогу научно-приключенческому жанру Александр Беляев, Владимир Обручев. Крепнет историко-приключенческая литература, уже имевшая определенные традиции, ее яркие представители в те годы — Василий Ян, Михаил Зуев-Ордынец. Отдают дань жанру такие мастера прозы, как Алексей Толстой, Николай Тихонов, Вениамин Каверин, Валентин Катаев, Мариэтта Шагинян, Сергей Колбасьев, Сергей Мстиславский и многие, многие другие. Чуть позже читатель знакомится с именами Сергея Диковского, Льва Кассиля, Леонида Платова, Евгения Рысса, Александра Козачинского с его единственной, но зато ставшей классической повестью «Зеленый фургон». Ну, а разве не близки приключенческой литературе Аркадий Гайдар (многие его произведения можно прямо отнести к этому жанру), Константин Паустовский, многие другие именитые наши писатели?
Так в очень короткий срок утвердился приключенческий жанр, полноправное и полнокровное детище многообразной советской литературы. Почему это произошло? Как на пустом, по сути, месте возникло такое фундаментальное и вместе с тем изящное, поэтическое, со своим характерным стилем здание?
Ответ, думается, достаточно ясен. Подвиги бойцов революции и гражданской войны, а затем атмосфера происходящей в стране гигантской перестройки, освоения огромных, не тронутых еще пространств, сам дух героической и дерзкой эпохи, настроение общества — вот что явилось основой для расцветающего жанра. Смелые, сильные герои, неустанно стремящиеся открыть новое, изменить окружающую среду, манили молодого читателя. Мы знаем, что американской приключенческой литературе дало мощный толчок освоение «дикого Запада» и Аляски. Но эта кампания в сравнении с переменами, происходившими в нашей стране, может показаться частным фактом. Решительные сдвиги мы видим во всех областях, но особенно заметными, притягательными для молодежи были полярные рейды, открытия бесстрашных геологов, подвиги пограничников, дальние перелеты авиаторов, покорение стратосферы. Реальность, казалось, шла в ногу с мечтой, вымысел соприкасался с фактами действительности, и от этих искрящих контактов рождалась, в частности, энергичная, страстная приключенческая литература.
Уверен, мы все можем гордиться этой историей жанра, видеть в ней одно из достижений социализма в области духовной жизни, достижение пусть не очень приметное на фоне многих других, но тем не менее явное и безусловное. Можно с полной убежденностью сказать, что в том, что к сорок первому «огневому, пороховому» году мы сумели воспитать поколение отважных, решительных, стремящихся к подвигу молодых бойцов, есть определенная заслуга и нашей приключенческой литературы.
Но период расцвета жанра, его начальный взлет не привел к результатам, которых могла бы ждать наша проза. Появились критики («какие-то скучные дяди и тети», по меткому выражению Сергея Голицына, одного из тогдашних авторов «Всемирного следопыта»), которые обрушились с разными нападками на приключенческие произведения и их авторов. Уже во времена РАППа стало модно обвинять жанр в отрыве от жизни. Приключенцев призывали не придумывать, не мечтать, а писать о вещах определенных, ясных, например о стройках с их конкретными проблемами. При этом совершенно не учитывалось, что приключенческая литература сильна не тем, что описывает ход строительства (для этого есть иные жанры), а тем, что воспитывает строителей смелыми, ищущими, настойчивыми. Были упреки в излишней... увлекательности, якобы вредящей прозе вообще, оттесняющей более «серьезные произведения» на второй план. Любопытно: утверждая право писателя на острый сюжет и отстаивая, в частности, А. Козачинского, «Литературная газета» публикует статью с выразительным названием: «В защиту занимательности». В поддержку приключенческой прозы выступает Максим Горький, который положительно оценил работы Леонида Борисова и Льва Никулина и требовал учитывать естественное стремление юных читателей к яркому и необычному. Об этом же писал и такой серьезный педагог, как Антон Макаренко.
«Скучные дяди и тети» вменяют жанру в вину те его особенности, которые неотделимы от его сути. Мы хорошо знаем, что приключенческие авторы описывают, как правило, случаи редкие, исключительные. Писатель показывает героя в тот момент, когда он переживает самые тяжелые минуты жизни. Если мы с вами вспомним десяток любимых приключенческих книг — ну, скажем, таких, как «Жестокость» и «Испытательный срок» Павла Нилина или «Майор Вихрь» Юлиана Семенова, — то обнаружим без труда, что писатели изучают характер в ситуации исключительно напряженной, даже трагической, наводящей на мысль об обреченности, близкой гибели. Это, конечно, не случайно. Такова особенность остросюжетной литературы — тяготение к драматическим обстоятельствам. В те мгновения, когда человек действует как бы независимо от всех, решая главный вопрос жизни, когда он сам, наедине со своей совестью, со своим чувством долга и ответственности перед Родиной и товарищами оказывается один себе судья, характер раскрывается с наибольшей выразительностью и силой. Только в такой обстановке и рождается подвиг.
И вот некоторые критики, обнаружив это свойство жанра, поспешили обвинить его в том, что он склоняется к показу одиночек, тяготеет к необычным, излишне обостренным ситуациям («модельным» — как мы говорим сейчас на языке науки), искусственно изолирует героев. Но если вдуматься — разве наши герои оставались одиночками? Драматизм положения лишь выявлял в них то, что было заложено в их души всей предыдущей жизнью, коллективом, воспитавшим их. То, что вызревало в человеке годами, вдруг одним протуберанцем выплескивалось наружу. Вот почему поведение таких героев, если прибегнуть к анализу, а не скользить по поверхности фактов, глубоко социально, обусловлено и свидетельствует о состоянии общества в целом. За частным драматическим эпизодом просматривается нечто значительно более широкое, важное. То есть наша приключенческая литература решала те же задачи, что и любая иная область творчества, только своими, особыми средствами.
То, что многие критики требовали от жанра тех качеств, какие ему не свойственны, приводит к последствиям не очень приятным. Многие авторы-приключенцы уходят в более чтимые, «престижные» области прозы, а произведения, написанные в лучших традициях отечественной приключенческой литературы, изымаются из жанра, зачисляются чисто формальным, можно сказать, банковским путем на иные счета. Так случилось, скажем, с «Двумя капитанами» В. Каверина. До сих пор он носит робкое и невнятное наименование «романа для юношества». Хорошую книгу как-то уже немодно, несерьезно причислять к приключенческой литературе.