Поединок
Шрифт:
Он постучал. Дверь слегка приоткрылась, удерживаемая цепочкой, и в двухдюймовую щель выглянуло девичье лицо.
– Да?
– Вы, видно, думаете, что эта штука ворованная, - он перекладывал программатор с ладони на ладонь.
– Наверное, потому, что она, этакая виртуальная вишенка, совсем новенькая, даже упаковка не распечатана. Послушайте. Я не стану спорить. Нет. Я просто хочу сказать, что она стоит вполовину дешевле, чем где-либо еще.
– Да ну? Неужели? Без дураков?
– на губах девушки заиграла
– Глянь-ка!
В ладони была дыра, черный туннель, уходящий вверх по руке. Два маленьких красных мерцающих огонька. Крысиные глазки! Они бросились к нему, по пути вырастая. Что-то серое мелькнуло и прыгнуло ему прямо в лицо.
Дейк в испуге закричал, пытаясь заслониться руками, поскользнулся и упал прямо на программатор.
Сжимая голову руками, он забился в судорогах - и во все стороны брызнули кремниевые осколки. Ему было больно, так больно...
– Ах, боже ты мой!
– цепочка звякнула, и девушка воспарила над ним. Эй! Послушай, давай вставай!
– она взмахнула голубым полотенцем.
– Хватайся за него, я тебя подниму.
Дейк смотрел на нее сквозь пелену слез. Студентка. Взгляд этакой зануды, не по размеру большой свитер, зубы такие ровные и белые, что могли бы служить вместо справки о кредите. Тонкая золотая цепочка на одной из лодыжек, покрытой (он увидел) по-детски мягкими волосками. Изысканная японская стрижка. Да, тут водились деньжата.
– Эта штуковина могла стать моим обедом, - удрученно сказал Дейк. Он схватился за полотенце, и девушка помогла ему подняться.
Она улыбнулась ему, но настороженно отодвинулась.
– Разреши мне исправиться. Хочешь есть? Это же был учебный проект, только и всего. Понял?
Напряженно, словно зверь, входящий в клетку, Дейк последовал за ней.
– Ни хрена себе!
– восхищенно произнес Дейк.
– Это же натуральный сыр...
Он сидел на продавленном диване, втиснувшись между четырехфутовым плюшевым медведем и кучей дискет. Комната была по щиколотку завалена книгами, одеждой и бумагами. А еда, над которой колдовала девушка, явилась прямо из "Тысячи и одной ночи" - сыр "Гауда", консервированная говядина, и - честное слово!
– потрясающе вкусные вафли из настоящей пшеницы.
– Ну как, - спросила она, - мы можем угодить рабочему парню?
Ее звали Нэнси Беттендорф. Ей было семнадцать. Ее предки - жадные пердуны - вкалывали день и ночь, чтобы она, единственная цель всех усилий Уильяма и Мэри, ни в чем не нуждалась. Она училась на инженера в колледже, по всем предметам на "отлично", кроме английского.
– У тебя, наверное, пунктик такой - крысы? Нечто вроде фобии? спросила Нэнси.
Дейк мельком взглянул на кровать - очень-очень низкую, едва возвышавшуюся над полом.
– Да нет, в общем-то. Это кое-что мне напомнило, только и всего.
– Что напомнило?
– она присела на корточки, свитер задрался, открывая гладкое матовое бедро.
– Ну... ты когда-нибудь видела...
– голос его невольно повысился, он комкал концы фраз, - памятник Вашингтону? Ночью? Там наверху есть два маленьких... красных огонька... вроде авиационных маяков, и я... и я... неожиданно его затрясло.
– Ты боишься памятника Вашингтону?
Нэнси взвизгнула, повалилась на спину и залилась хохотом, дрыгая длинными загорелыми ногами. На ней были малиновые трусики.
– Я лучше умру, чем еще раз на него посмотрю, - медленно произнес Дейк.
Нэнси перестала смеяться, села и принялась изучать его лицо. Она побледнела и стала напряженно покусывать нижнюю губу. Похоже, она выкопала что-то такое, о чем думать не хотела. Наконец Нэнси отважилась на вопрос:
– Ты закодирован?
– Да, - горько сказал Дейк.
– Они сказали, я никогда не смогу вернуться в округ Колумбия. И еще эти сволочи смеялись...
– За что они тебя?
– Я вор.
– Он не стал уточнять, что специализировался на магазинных кражах.
– Куча старых компьютерщиков угробила жизнь на программирование машин. И знаешь? Оказалось, человеческий мозг ничем не похож на эти чертовы машины. Его нельзя так же программировать.
По сотням холодных и пустых ночей, проведенных в незнакомых компаниях, Дейк знал этот безумный истерический треп, бесконечную болтовню, которую одиночество навязывает своему редкому слушателю. Нэнси несло, а Дейк, зевая и поклевывая носом, гадал, сможет ли он не уснуть сразу, когда, в конце концов, они окажутся на ее кровати.
– Я сама сделала эту игрушку, которая так тебя испугала, - сказала девушка, подтягивая колени к подбородку.
– Это для простаков. Она как раз оказалась со мной, и я сунула ее тебе под нос. Мне стало так смешно, когда ты старался всучить мне этот фиговый индонезийский программатор.
– Она наклонилась и опять вытянула руку.
– Смотри.
Дейк инстинктивно съежился.
– Да нет, это не страшно! Ей-богу, это совсем другое!
– она раскрыла ладонь.
На ладони переливался совершенный, идеальной формы, цветок голубого пламени.
– Взгляни на это, - восхищалась девушка.
– Ты только взгляни. Я сама его запрограммировала. Это не какой-нибудь пустячок, использующий семь образов. Программа длится два часа, семь тысяч двести секунд, и за этот период ни один образ не повторяется дважды, каждое мгновение индивидуально, как снежинка!
В глубине пламени сверкал прозрачный кристалл. Его грани вспыхивали, плыли, пропадали, переходя в яркие, режущие глаза образы. Дейк недовольно поморщился. По большей части люди. Хорошенькие голенькие человечки, занимающиеся любовью.