«Поехали!» Мы – первые в космосе
Шрифт:
Да, подготовленный заранее текст сообщения ТАСС содержал «белые пятна» – время старта, параметры орбиты. Их «заполняли» дежурившие на радио и в здании агентства сотрудники НИИ-4 Николай Фадеев и Петр Лыженков. Лишь после того, как они вписали нужные числа, сообщение легло на стол перед диктором.
Еще одна ремарка об этом сообщении ТАСС. Как это было принято в те годы, сообщение готовили заранее. Так как гарантии успеха не было, заготовили три варианта текста, которые в запечатанных конвертах доставили в здание ТАСС на Тверской и на Московское радио. В конверте № 1 находилось сообщение об успешном
Как известно, был использован конверт № 1. А вот судьба двух других конвертов так и осталась неизвестной. Их в тот же день забрали представители КГБ. Ну а дальше все покрыто мраком неизвестности.
Еще до того, как о полете сообщило Московское радио, радиосигналы «Востока» запеленговали наблюдатели с американской радарной станции Шамия, расположенной на Алеутских островах. Пятью минутами позже в Пентагон ушла шифровка. Ночной дежурный, приняв ее, тотчас же позвонил домой доктору Джерому Вейзнеру – Главному научному советнику президента США Джона Кеннеди.
Заспанный доктор Вейзнер взглянул на часы. Было 1 час 30 минут по вашингтонскому времени. С момента старта «Востока» прошло 23 минуты. Спустя несколько минут Вейзнер доложил о случившемся президенту.
В тот день Кеннеди допоздна засиделся в кабинете – решался вопрос о вторжении на Кубу. Он очень устал, нещадно ныла раненная во время 2-й мировой войны нога, а тут еще эта новость о полете русских. В глубокой задумчивости сидел он за письменным столом.
Бесшумно открылась дверь, и в проеме появилась фигура дежурного секретаря.
– Мистер президент, на проводе глава Пентагона. Он спрашивает, когда ему прибыть на совещание.
– Какое совещание? – не понял Кеннеди.
– На совещание, где будет обсуждаться наш ответ русским. Он говорит, что мы должны что-то делать.
Кеннеди поднялся из-за стола, погасил настольную лампу и, повернувшись к секретарю, сказал:
– Передайте ему, совещание состоятся завтра утром, а сейчас мы все идем спать. То, что мы должны были сделать, русские только что сделали за нас.
Все-таки мудрым был 35-й президент США Джон Кеннеди. Он правильно оценил то, что было сделано 12 апреля у нас в стране. А спустя полтора месяца объявил о начале программы «Аполлон», в результате чего американцы еще в 1960 годах высадились на Луне. Но это уже другая история.
В тот момент, когда в Белом доме Кеннеди разговаривал со своим секретарем, полет «Востока» близился к завершению. Предстояла посадка – самая опасная часть полета. В отличие от старта, когда у космонавта имеется шанс спастись в случае аварии ракеты-носителя, на участке спуска такой возможности практически нет.
Именно на участке спуска и произошли описанные ниже события, о которых долгие годы старались не вспоминать, чтобы не портить благоприятную картину свершения. А поволноваться в те минуты было из-за чего.
Согласно расчетной схеме полета, после ориентации корабля по Солнцу, на «Востоке» должна была включиться тормозная двигательная установка (ТДУ), после чего должно было произойти разделение приборного отсека и спускаемого аппарата. А дальше, капсула с космонавтом по баллистической траектории должна была устремиться к Земле.
Но это планы. А о том, как в реальности происходил сход с орбиты, рассказал сам Юрий Гагарин в отчете Государственной комиссии:
«Я почувствовал, как заработала ТДУ (ТДУ – тормозная двигательная установка – прим. авт.). Через конструкцию ощущался небольшой шум. Я засек время включения ТДУ. Включение прошло резко. Время работы ТДУ составило точно 40 секунд (преждевременное отключение ТДУ привело к недобору тормозного импульса – 132 метра в секунду, вместо расчетных 136 метров в секунду). Как только включилась ТДУ, произошел резкий толчок, и корабль начал вращаться вокруг своих осей с очень большой скоростью. Скорость вращения была градусов около 30 в секунду, не меньше. Все кружилось. То вижу Африку, то горизонт, то небо. Только успеваю закрываться от Солнца, чтобы свет не падал в глаза. Я поставил носик к иллюминатору, но не закрывал шторки.
Мне было интересно самому, что происходит. Разделения нет. Я знал, что по расчету это должно было произойти через 10–12 секунд после включения ТДУ. По моим ощущениям, больше прошло времени, но разделения нет…
Я решил, что тут не все в порядке. Засек по часам время. Прошло минуты две, а разделения нет. Доложил по КВ-каналу, что ТДУ сработала нормально. Прикинул, что все-таки сяду, тут еще все-таки тысяч шесть километров есть до Советского Союза, да Советский Союз тысяч восемь километров, до Дальнего Востока где-нибудь сяду. Шум не стоит поднимать. По телефону, правда, я доложил, что ТДУ сработала нормально, и доложил, что разделение не произошло.
Как мне показалось, обстановка не аварийная, ключом я доложил «ВН» – все нормально. Лечу, смотрю – северный берег Африки, Средиземное море, все четко видно. Все колесом крутится, – голова, ноги. В 10 часов 25 минут 37 секунд должно быть разделение, а произошло в 10 часов 35 минут».
Вот такие дела. А мы-то столько лет считали, что все прошло как по маслу, без сучка и задоринки.
Но и это оказалось еще не все, что в тот день было уготовано Ее Величеством Судьбой, точнее, техникой, первому космонавту планеты. Видимо Судьба хотела, чтобы Юрий Алексеевич доказал, что ему по праву принадлежит пальма первенства.
Где-то на высоте семи тысяч метров космонавт катапультировался из кабины и продолжил спуск на парашюте.
И вновь послушаем, что рассказывал Гагарин о своем полете членам Государственной комиссии:
«Я стал спускаться на основном парашюте… Думаю, наверное, Саратов здесь, в Саратове приземлюсь. Затем раскрылся запасной парашют, раскрылся и повис вниз, он не открылся, произошло просто открытие ранца…
Тут слой облачков был, в облачке поддуло немножко, раскрылся второй парашют, наполнился, и на двух парашютах дальше я спускался…».