Поэмы
Шрифт:
Только прошли они все для него,
В сонном уме не подняв ничего.
Только теперь это иначе было:
Сердце сказалось и тут же изныло!
Ну и стоял уж он долго, молчал…
В небе пожар все пространней пылал!
В этом пожаре, как степи краснея,
Двигались черные думы Андрея;
Память себя проявлять начинала,
Мало, а все же кой-что рисовала;
Жизнь так бесцветна была и бледна —
Вдруг расцветилась, вспылала она,
Ну
Что ни толкуй, а старуха кончается!
Страждет уж очень! Не надо ль что ей?
Охает что-то не в меру сильней!
Баба не охала и не стонала,
Громче, чем прежде, молитву читала.
У образочка лампадка горела,
Горенка темная еле светлела;
Только все белое, бывшее в ней,
Сразу заметил, вошедши, Андрей,-
Прочее все стало ясно не сразy
К блеску сиянья привыкшему глазу.
«Кстати, родимый, пришел ты, пора!
Бог не позволит дожить до утра…
Боли не слышу, совсем полегчало,
Груди и ног будто вовсе не стало;
Вижу, покаяться срок подошел.
Коли б священник!.. Да бог не привел!
Ты вот, Андреюшко, грех мой возьмешь,
Будешь говеть — от меня и снесешь!»
Трудно старухе покаяться было;
Снять образок со стены попросила,
Свечку к нему восковую зажгла…
«Я, видишь, барину дочкой былa!
Барская дворня не раз говорила,
Мать-то от барина многих родила;
Все перемерли, лишь я оставалась;
С барской семьею играть призывалась.
Много нас было, мальчишек, девчат!
Вот, как теперь, всех их вижу подряд…
Лет мне пятнадцать без малого было —
Горе большое господ посетило.
Продали все, а людей распустили,
Барских детей по родным разместили.
Я на подводах в Москву послана
И к белошвейке учиться сдана.
Грамотной, ловкой я девушкой стала!
Много чего я в ту пору видала!
Бога совсем, почитай, позабыла,
В церковь по целым годам не ходила!
Дочку, не в браке живя, прижила…
Доченька скоро затем умерла!
Ох! Коли б кончить тогда довелось?!»
Остановиться Прасковье пришлось…
Если бы подле сидевший Андрей
С большим вниманьем следить мог за ней,
Он бы увидел, не видеть не мог,
Как покатились с морщинистых щек
Слезы без удержу, — слезы, не лгавшие,
Чуждые возгласов, кротко молчавшие,
Чуждые всяких порывов, рыданий,
Слезы великих и крайних страданий…
Долго Прасковья, все плача, молчала;
С силой собравшись, она продолжала:
«Хоть
Все же забыть я его не могла.
Если с Хопра только встретишь кого,
Спросишь, расспросишь, бывало, всего…
Так и тянуло туда погостить!
И собралась я Хопер посетить.
Там, на Хопре, город есть Балашов;
Он из уездных у нас городов.
Верст девяносто всего от села.
Девкой красивой тогда я была…
С почтой поехала. Как увидала
Город-то свой, я в телеге привстала,
В оба гляжу! А душа-то щемит!..
Ой, упадешь, мне ямщик говорит.
Девять тут лет, говорю, не была я,
Девочкой вижу себя, вспоминая…
Церкви-то эти все мне знакомые,
Те же верхи у них, крыши зеленые…
Вон и дома у воды, у Хопра,
Улицы, почта и въезд со двора!..
Только вкатили во двор — побежала,
Дядю родного тотчас отыскала.
Кто, говорю, тут из барских детей?
Только один есть из всех сыновей,
Дочки повыбыли все… Я к нему…
В стареньком жил он и бедном дому…
Денег ему я на бедность дала…
Часто к нему заходить начала…»
Снова Прасковья в упор замолчала:
Как молодою была, вспоминала!
В стену глаза неподвижно уставила,
Будто по зрячему взгляд свой направила…
В горенке темной, в глазах умирающей,
С яркостью, правде вполне подобающей,
Мощным растеньем из чудного семени
Вышла, чуждаясь пространства и времени,
Призрак-картина! В ней все побраталось,
В ней настоящее — прошлым казалось,
Прошлое — в будущность переходило,
Друг из-за дружки светилось, сквозило!
В диком порядке пылавшей картины
Позже последствий являлись причины,
Мелочи целое перерастали,
Краски звучали в ней, звуки пылали!
Все это лилось, кружилось, мелькало,
Вон из размеров своих выступало,
Жизнь полувека в потемках горела…
Вот на нее-то Прасковья глядела…
Блещет Хопер… и село на Хопре…
Дети, играют они на дворе…
Тут же назад она едет… Знакомые
Церкви, верхи на них, крыши зеленые…
Старенький дом… Любо в домике том!
Ходит туда она ночью и днем…
Ох! Не ходить бы туда, не ходить!
Ох! Не сестре бы так брата любить!
Щурит Прасковья глаза… Чуть глядит,-
Так ее яркость картины слепит…
Молодость! Ой ли! Ушла ли она?
Ты не потеряна — обронена!
Что, если б жить-то начать тебе снова?