Поэмы
Шрифт:
Просите вы: там писанье какое,
Некий документ был в гроб положон!
Трудное дело оно, не простое —
Надо к тому очень важный резон!»
Тут подвернулся какой-то вертлявый,
Юркий чиновник; шушукаться стал;
Взгляд его светло-зеленый, лукавый
Точно лучами Зубкова пронзал.
Точно читать порывался глубоко
В совести, в мыслях, читать наугад!
Хуже и злее вороньего ока
Был этот гадкий, убийственный взгляд!
«Да-с! Так извольте понять: не пригодно,
Митрополит приказал вам сказать,
В кладбище рыться, копать всенародно;
Да и примеров таких не сыскать.
Ну и семь лет уж, как вы схоронили;
В пятом разряде, за эти года,
Землю-то всю много раз перерыли,
Чай, и от гроба не сыщешь следа;
Да и холера к тому же, поймите…
Рыться! Зачем? Ни с того, ни с сего!
Ну, так господь с вами! С миром идите,
Пусть прах почиет, не троньте его».
Благословил он Зубкова; непрошен,
Руку свою к целованию дал…
Точно травинка, под корень подкошен,
Чуть не свалился Зубков, где стоял.
III
Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится,
Хуже гораздо его аппетит;
Ночью слоняется, днем же ложится
Навзничь в кровать и часами лежит.
После обоих тяжелых решений
И напряженья всех нравственных сил,
Быстрых, совсем непривычных хождений
Точно он крылья свои опустил!
Точно он будто о что-то расшибся!
Думал — шел в двери, а вышло — стена!
В способе, значит, в дороге ошибся…
Видно, другая дорога нужна…
Ларчик жены, как червяк, его гложет!
Должен он, должен тот ларчик достать!
Ларчик железный, и сгнить он не может;
Кой-что узнает, чтоб сына искать…
Сына найдет! Будет холить родного…
Как же за сына-то мать не простить?!
Чувство любви этой ярко и ново —
Стало в сознаньи Зубкова светить!
Звучно часы над стеною стучали;
Маятник шел… словно чьи-то шаги…
С ними и он уходил… и шагали
Разных неясных видений круги…
Люди какие-то! Головы — цифры!
Мамки! У мамок ларцы на руках!
Буквы «Ф. Ф.» разбегаются в шифры…
И Поседенский на тощих ногах!
Войско монахов… Они голубые…
И, высоко, как хоругвь несена,
Блещет алмазами звезд панагия!
Но богородица — где же она?
Знать, убежала с монашеской груди!
Ты трепетала так нервно на ней!
Где ж ты, блаженная! «Я не у судей,
Я у простых, у судимых людей!..»
Идут часы, продолжают беседу
И объясненья виденьям дают!..
Мчится Зубков по какому-то следу,
Словно куда-то упорно зовут…
Вот и жена! Очи тяжко закрылись!
Сына за ручку ведет! Мальчик мой!
Как же волосики светлые сбились…
Где ты? Скажи, отзовися, родной?!
Где? Открывает покойница очи!
Взгляд так мучительно, кротко правдив,
Сколько в нем долгой тоски, долгой ночи…
Жив этот взгляд ее или не жив?
Вдруг! Треск и грохот с убийственным воем!
Все заскакало… Виденья чудят…
Полдень… Часы разрешаются боем,
Грузные гири, спускаясь, шипят!
Буря проходит, и тишь наступает…
Песенка чья-то советы дает,
Песенка эта так мило болтает,
Очень разумна и вовсе не лжет:
Тики-так, тики-так!
Ох, чиновник, ты чудак!
Не лежи, брат, не ленись,
Будь бодрее, окрылись!
Не дают — так сам бери!
Но до света, до зари,
Чтоб заря та, заблестя,
Ларчик твой озолотя,
Раньше срока не пришла,
Людям выдать не могла!
Надо страх свой превозмочь,
Надо выйти рано в ночь…
Мягкой, рыхлою землей
Чуть засыпан ларчик твой…
Под травой почти видна,
Спит виновная жена;
Легкий мох ее покрыл!
Он с соседних к ней могил
Надвигался пеленой…
Приходи туда и рой…
Тики-так, тики-так!
Ох, совсем не страшен мрак!
Днем гвоздики там цветут,
Резво бабочки снуют
И роняют с высоты
Блестки крыльев на кресты!
Это все и ночью там
У крестов и по крестам…
Ночь, кому она нужна,
Не страшна, нет, не страшна…
Ты могилку смело рой,
Ты достанешь ларчик твой…
Может статься, выйдет то,
Что вина ее — ничто,
Что жена была верна,
Тут ошибка — не вина;
Надо, надо уяснить,
А без этого — не жить!
«Верь! Тут что-нибудь не так…
Тики-так, тики-так!»
IV
Значит, могилу разрыть? Преступленье?
Но, если так уж судьбой решено,
Надо, чтоб толк был в работе, терпенье,
Надо как следует сделать, умно.
Ты до лопаты и в жизнь не касался,
Разве что в детстве по лужам копал,
В воду кораблик бумажный пускался,
Сам ты, нагнувшись, его поддувал.
Начал Петр Павлыч к могиле являться!
Горе-задача ему задалась…
Там, на Смоленском, где плотно толпятся
Тьмы мелких крестиков, будто роясь;