Поэт и замарашка
Шрифт:
Таким образом, похоже на то, что в области зафизической, социальной это не покой - смерть, это движение - смерть; а залог жизни - это как раз покой.
Между тем Соня Посиделкина расправилась с диваном и перешла к квадрату No 3, а именно к подоконнику правого окна, заваленному разноцветными папками, записными книжками, множеством томов и томиков, среди которых возвышалась пишущая машинка фабрики "Рейнметалл". Поэт Махоркин наблюдал за Соней, искоса глядя через плечо, и приятно удивлялся грации ее рук. Вот она аккуратно вынула оловянную вилку, которой был заложен томик Лессинга, пролистала книгу, изящно оттопырив оба мизинца, симпатичным движением вернула ее на место и заправила за просвечивающее ушко невесомую прядь волос; а он подумал, - дескать, откуда
Внезапно открылась дверь, и в комнату вошел мужчина средних лет и весьма неприятной внешности: у него были жидкие белесые волосы, спускавшиеся на плечи, мелкие, какие-то востренькие черты лица и ненормально широко посаженные глаза. Войдя, он сначала подозрительно посмотрел на Соню, потом, вопросительно, на Махоркина, и сказал:
– А вот и Вася Красовский, собственной персоной, хотите верьте, хотите нет.
– Позволь, - с едва скрываемым раздражением сказал Махоркин, - ты ведь сегодня утром уехал к себе домой...
– Уехал, да не доехал, - ответил гость.
– Такое дело: попал я в милицию на Ярославском вокзале и в результате бесследно исчез рюкзак антоновских яблок, деньги, новая зажигалка и проездной.
– За что тебя повязали-то?
– Да все за то же. Вернее, по той причине, что деятельное христианство этой державе не по нутру.
– Должен вам сказать, - обратился Махоркин к Соне, - что третьего дня Вася решил жить и действовать по Христу.
– Не вижу в этом ничего юмористического, - строго сказал Красовский. Действительно, сударыня, недавно я пришел к выводу, что современному человеку с душой и головным мозгом в рабочем состоянии остается только жить и действовать по Христу. Иначе совершенно невозможно сосуществовать с людьми, обществом и страной, потому что в сумме они дают сумасшедший дом. Вы меня спросите, почему сумасшедший дом? Отвечаю... Потому что этих нищих старушек развелось столько, что в метро войти нельзя, сердце разрывается на ходу. Потому что люди по пять часов стоят в очереди за водкой. Потому что демократические свободы, о которых мы бредили триста лет, на самом деле гроша ломаного не стоят. Потому что уже которые сутки в Москве стреляют средь бела дня...
– Кто стреляет?
– спросил Махоркин.
– А хрен его знает кто! Кто-то стреляет, даже отсюда слышно автоматную трескотню...
Все трое настороженно прислушались к внешним звукам, но пальбы было вроде бы не слыхать. Вася Красовский сел за стол, налил в Сонину чашку холодного чая и продолжил свой монолог:
– Так вот, сударыня, я долго думал, как бы навести гармонию, хотя бы и неполную, между сумасшедшей внешней жизнью и тем, что называется мое "я". Варианты были такие: самоубийство, пьянство до самозабвения, отшельничество - самое натуральное отшельничество, как в Средние века, - эмиграция и тюрьма. А потом меня осенило: чего придумывать-то, когда все давно придумано, когда еще две тысячи лет тому назад было сказано: любите врагов ваших и, если у тебя попросят рубашку, то отдай две...
– Послушай, - перебил гостя Махоркин, - ты случайно не брал мои лезвия для бритья?
Красовский странно на него посмотрел.
– Может быть, и брал, - после некоторой паузы молвил он.
– Сейчас трудно сказать определенно, потому что менты меня обчистили до белья. Ну так вот: в конце концов я пришел к заключению, что в деятельном христианстве таится решение всех проблем. Недаром просто христианство, в теоретическом, так сказать, виде, ничего не смогло поделать с обществом и государством, потому что оно эгоистично в главном пункте - задаче личного спасения, потому что оно просто-напросто транквилизатор и анальгин. А деятельное христианство - это совсем другое дело, это мощный контрапункт всеобщему одичанию,
– Каким образом?
– незаинтересованно справился Коля Махоркин, который по-прежнему перелистывал книгу за книгой, стоя у стеллажа.
– А вот каким: деятельный христианин ощущает себя инородным, но ключевым звеном системы, благодаря которому эта система только и может существовать. Чтобы было понятнее, предлагаю такую аллегорию: если добавить в формулу цианистого калия лишний элемент, то это будет уже не яд.
Махоркин пожал плечами. Соня Посиделкина слушала Красовского, слегка приоткрыв рот и скосив в его сторону, хотя и опущенные, но заметно внимательные глаза.
– Я только не подозревал, что на пути деятельного христианства встречается столько глупых случайностей и препон. Вот купил я сегодня по дороге на Ярославский вокзал рюкзак антоновских яблок, встал у газетного киоска и начал раздавать яблоки алконавтам, беспризорным мальчишкам и босякам. Они же, бедняги, витаминов совсем не видят, у них вообще источник калорий - только водка, пиво, одеколон.
– Еще валокордин, - подсказала Соня.
– Вдруг подходит ко мне милиционер и говорит: "Здесь торговля запрещена". Я отвечаю, что яблоками отнюдь не торгую, а так раздаю, из гуманистических побуждений. Он: "Так ты еще будешь издеваться над органами правопорядка!" - хвать меня за шиворот и вперед. Я, конечно, не сопротивляюсь, иду смирно мимо ларьков, как по улице Делароза, заместо креста тащу на себе рюкзак. Из ментовки меня довольно скоро выпустили, но прежде конфисковали рюкзак с яблоками, деньги, новую зажигалку и проездной.
Коля Махоркин сказал:
– Я тебя еще когда предупреждал, что практическое христианство точно доведет тебя до беды. Видишь ли, всякая религия отзывается на параллель с Полярной звездой. Она бесконечно далека от нас и недостижима, то есть как будто ее и нет. Но знающие люди, тем не менее, по ней ориентируются в пути. Так и христианство: идеал малопонятен и недостижим, но все же люди ориентируются на заповеди Сына Божьего и придерживаются Нагорной нормы по мере сил.
Сказав эти слова, Махоркин вдруг поймал себя на том, что он не столько пикируется с Васей Красовским, сколько вещает для Сони Посиделкиной, и даже несколько рисуется перед ней. Это открытие его озадачило, и он спросил себя: к чему бы ему выставляться перед замарашкой, на которую было больно смотреть еще пару часов назад...
– А я все равно от своего не отступлюсь!
– сказал Вася Красовский. Вот сейчас поеду к себе в Александровскую слободу, продам новое демисезонное пальто и на вырученные деньги куплю яблок для босяков!
– Как же ты доедешь, - спросил Махоркин, - если у тебя денег ни ломаного гроша?
– Пойду займу у Непомукова. Он мужик сознательный, должен дать.
С этими словами Красовский поднялся из-за стола, допил чай, пригладил волосы и ушел. Вскоре в прихожей послышались возбужденные голоса.
– А я даже и не подозревала, - сказала Соня, - что бывает такая жизнь.
– Какая такая?
– А такая, что вот люди могут сидеть и часами говорить про разные умные вещи, а не трепаться на уровне "дай-подай", "сколько стоит", "едрена мать".
– Просто у каждого сословия свои разговоры, оно потому и называется сословие, то есть группа людей, которых объединяют одни слова. На самом деле странно другое: огромное большинство русских людей понятия не имеет, что такое настоящее человеческое общение и что такое наш настоящий национал-возвышенный разговор. Они полагают, что на серьезные темы распространяются только герои Достоевского, а в жизни все обходятся десятком глаголов в повелительном наклонении, матом, междометиями и наречием "ничего".