Поэт
Шрифт:
Подойдя к телефону, он набрал номер, полученный от Краснера. Суитцер снял трубку после четырех звонков.
— Суитцер, вы не заняты?
— Кто это?
— Это я. Как дети?
— Что... Кто это?
Чутье подсказывало Гладдену: сейчас же повесь трубку. К чему связываться? Но он был так любопытен!
— У вас моя фотокамера.
На том конце провода наступила короткая тишина.
— Мистер Брисбен? Как поживаете?
— Спасибо, детектив, прекрасно.
— Действительно, камера у нас.
Гладден закрыл глаза и сжал телефонную трубку так, словно хотел ее сплющить. Они знают. Если бы не знали, он сказал бы: забудь о камере. Но им что-то известно. Хотят заманить его к себе.
Вопрос, все ли им известно? Гладдену хотелось закричать, однако еще сильнее было желание успокоиться.
«Никаких резких движений», — подумал он.
— Я об этом поразмыслю.
— Слушайте, это же превосходная вещь. Не знаю, так ли хорошо она снимает, но я не возражал бы заполучить такую. Если хотите, она все еще здесь...
— Хер тебе, а не камеру.
От злости Гладден готов был взорваться. Слова приходилось цедить сквозь сжатые судорогой зубы.
— Видишь ли, Брисбен, я просто делаю свою работу. Если из-за камеры у тебя проблемы, нужно связаться со мной, и мы что-нибудь придумаем. Если захочешь вернуть себе камеру, просто приди за ней. Но я не останусь стоять и смотреть...
— Есть у тебя дети?
На линии наступила тишина, и все же Гладден знал: детектив все еще его слушает.
— Что ты сказал?
— Что слышал.
— Не попытаешься же ты взяться за мою семью, ты, жалкий ублюдок, сукин сын!
На мгновение Гладден запнулся. Потом в горле послышался слабый звук, быстро нараставший, переходя в маниакальный смех. Звук вырвался неосознанно, и какое-то время Гладден не мог рассуждать и ничего не слышал. Он положил телефонную трубку на базу, и смех сразу прекратился, словно его отрезало. По лицу поползла мерзкая гримаса, и он крикнул в пустоту своей комнаты. Крик с трудом вырвался наружу сквозь крепко сжатые зубы:
— Твою мать!
Подняв крышку ноутбука, Гладден включил его и нашел директорию с фотографиями. Экран хорош для ноутбука, но графическая система не соответствовала возможностям настольного компьютера. Все же фотографии оказались довольно четкими, и Гладден попытался заняться делом. Он просматривал папки, снимок за снимком. Его коллекция ужасов состояла из мертвых и живых. Так или иначе, он находил в этих снимках утешение — ощущение мнимого контроля над всем, с чем сталкивался в реальности.
Однако то, что он видел перед собой, одновременно угнетало. Все эти маленькие жертвы, то, что он совершил. Принесенные им, чтобы успокоить собственные раны. Он понимал, насколько эгоистичными и извращенными его действия казались другим. А то, что он обратил эти жертвы в деньги, лишало покоя вовсе, превращая свершившийся акт в омерзительное и ненавистное самому Гладдену действо.
Прав Суитцер, и правы остальные. Он заслужил свою участь, став добычей охотников. Перевернувшись на спину, Гладден посмотрел на много раз залитый, в пятнах от протекшей воды потолок. Подступили слезы. Закрыв глаза, он попробовал успокоиться и заснуть.
Лучший Друг оставался рядом с ним, в темноте. Как и всегда. С обычным выражением и с ужасной прорезью вместо рта.
Кто-то постучал. Гладден открыл глаза, взгляд упал на входную дверь. Услышав, как скважину царапает ключ, он резко сел. Надо же так облажаться! Конечно, Суитцер отследил звонок. Они догадались, что он позвонит!
Дверь в комнату открылась. В дверях стояла невысокая чернокожая горничная, одетая в белое, с двумя полотенцами на сгибе руки.
— Обслуживание, — сказала она. — Извините, но сегодня я позже обычного. Много работы. Завтра уберу вашу комнату в первую очередь.
Гладден шумно выдохнул, с сожалением заметив, что не позаботился повесить на дверь табличку «Не беспокоить».
— Все в порядке. — Он быстро встал, преграждая ей путь. — Сегодня только поменяйте полотенца.
Когда Гладден брал полотенца, то заметил вышитое на ее форме имя «Евангелина». Лицо миловидное, и он мысленно посочувствовал ее работе: несладко убирать за другими.
— Спасибо, Евангелина.
Гладден заметил, как ее взгляд следил за путем его перемещения по комнате и остановился на кровати. Постель на ней не была разобрана. Вчера вечером он не стал снимать покрывало.
Затем она снова посмотрела на Гладдена и кивнула, изобразив подобие улыбки.
— Что-нибудь еще?
— Нет, Евангелина.
— Удачного дня.
Гладден закрыл дверь и обернулся к кровати. Там лежал раскрытый и включенный ноутбук. На экране остался один из снимков.
Вернувшись к двери, он снова ее открыл и встал в проем, туда, где только что стояла горничная. Он посмотрел на компьютер. Все видно совершенно ясно. Мальчик, лежащий на земле, и что-то еще рядом с ним на фоне белого снега: что это, как не кровь?
Быстро подойдя к компьютеру, он нажал клавишу экстренного стирания, которую сам запрограммировал. Дверь номера осталась открытой.
Гладден попытался рассуждать логически.
«Боже, какая нелепая ошибка!» — подумал он.
Он вышел в коридор и спустился по лестнице. Евангелина стояла в проходе, около своей тележки с бельем и принадлежностями. Мельком обернувшись на Гладдена, она не выразила никакого волнения. Но ему хотелось убедиться. Не стоило рисковать всем лишь из-за выражения чьего-то лица.