Поэты и цари
Шрифт:
Так за что же сослали начинающего ерша? За две невинные повестушки 1847 и 1848 годов – «Противоречия» и «Запутанное дело». Власть обалдела от Французской революции 1848 года и дула на холодное, из погреба, молоко. В полицейском протоколе осталась формулировка: «…за вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу…» Но несмотря на напрасную обиду, писатель не прекращает служения. Слава приходит к нему в 1856–1857 годах вместе с «Губернскими очерками». Его назовут тогда наследником Гоголя. Но Салтыков службу не бросит. Он даже женится на 17-летней дочери вятского вице-губернатора. Он готовит крестьянскую реформу, работая чиновником по особым поручениям в МВД в 1856–1858 годах. Казалось бы, его способности
С Некрасовым Щедрин всю жизнь ругался, как и положено ершу ругаться с карасем-идеалистом. Но и сотрудничал, ибо для державных щук (как до Александра Освободителя, так и после) один шел на первое, а другой – на второе, и получался целый обед. Этакий рыбный день для державы. Вот в 1862 году Щедрин взваливает на себя «Современник». Туда его зовет Некрасов. Но уже через два года он оттуда бежит на службу, ибо Некрасов тянет налево, невзирая на реформы. Но вот карась-идеалист Некрасов опять зовет оппонента-ерша, уже в «Отечественные записки». Они опять соредакторы. С 1868 по 1884-й. Эти 16 лет оттачивают его насмешливый и гневный (хотя гнев он тщательно скрывает) талант. И вот в 1870-м появляется «История одного города». Города Глупова, российской глубинки, Российского государства, где узнаваем Петр I (Бородавкин), Александр I (Грустилов), Смутное время с его польскими паненками и бабьим царством при Елизавете, Екатеринах и Анне; где живут головотяпы, призвавшие на свою шею варягов, и где всю историю «бушевали начальники». Их лексикон был ограничен двумя сентенциями: «Запорю!» и «Не потерплю!». А кончилось все Аракчеевым (Угрюм-Бурчеевым), мрачным идиотом, поэтом казарм и военных поселений. Но в 1884 году Александр III, положительный человек и хороший, крепкий хозяйственник (но политический реакционер), закрывает «Отечественные записки». («Какая в империи нынче картина? – Тина!» / Е. Евтушенко, «Казанский университет»). Салтыков несет свои сатиры в «Вестник Европы», но и у ерша есть сердце, больное, исколотое сердце! Щука не сожрала его, щука просто надругалась. Он умрет в 1889 году, он не сможет жить долее без надежды. Останется «Город Глупов», останутся «Господа Головлевы» (1880 г.), останутся очень злые сказки (1882–1886 гг.).
И останется урок и идея служения: чистое пламя свечи, без нагара, без скандалов и романов, без личной жизни, которую стоило бы обсуждать. Долг «от первого мгновенья до последнего». Смех, долг, горечь и «великий почин»: уметь смеяться над своей историей, смеяться во всю глотку почище Чаадаева, но при этом служить этому государству вице-губернатором. Написать «Господ Головлевых», где гад на гадине и никого не жаль, и напомнить устами самого главного гада, Иудушки, что Христос простил людям свои муки и смерть, и, значит, все должны простить своим обидчикам. И гибнущая Аннинька прощает своему гнусному дяде, и нам тоже хочется простить.
Это очень русские уроки, и заграница, которая нам не поможет, ничего из Салтыкова-Щедрина не извлекла, да ей ничего и не надо было. А студенты, которые боготворили Щедрина, усвоили только одно: они живут в городе Глупове, и здесь нечем дорожить, и надо разнести все это «темное царство».
Сначала держава сварила из скептика уху; потом его подняли на щит молодые пескари (но не премудрые) со щучьими зубами. А слово «добродетель» пошло по анекдотам.
Альфред
ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
Кто-то из великих или по крайней мере знаменитых, ну уж, в конце концов, точно просто талантливых, сказал, что слово «введение» очень сексуальное. Имея это в виду (тоже в ту же копилку), я введу (ух ты, опять!) это слово и назову начало изложения:
Вообще-то Салтыков-Щедрин назвал эту свою сказку «Повестью о том, как один мужик двух генералов прокормил». Но поскольку генералы людьми считаться не могут, то в этой сказке фигурирует только один герой – мужик.
Этот мужик – человек настоящий. Ну посудите сами – нам еще на уроках биологии объясняли, что основное отличие человека от животного состоит в том, что первый способен к осмысленному труду. Совершенно очевидно, что под это определение попадает только мужик. Генеральское же сидение во всяческих присутствиях и регистратурах (как военных, так и статских) если и может быть с натяжкой названо трудом, то уж никак я не соглашусь с тем, что он осмысленный, то есть имеющий вполне конкретную пользу.
Таким образом, мы приходим к выводу, что эта сказка вполне может быть названа «Повестью о настоящем человеке». Так я ее и назвал.
Повесть начинается трагически – однажды два генерала попали на необитаемый остров. Вот вам смешно, а я не понимаю, над чем тут смеяться? Странный вы народ, ей-богу. Вот если какая-нибудь достоевская проститутка или какой-нибудь отчисленный из университета бездельник валяют дурака и от этого пухнут с голоду (или, чего доброго, идут на мокруху), то вы слезами умываетесь. А тут пропадают два пожилых человека, вполне уважаемых и абсолютно безобидных, – а вам смешно. А ведь грех этих двух генералов состоит лишь в том, что они ничего не умеют делать. Ну вот ровно ничего. Согласитесь, что этот грех настолько распространен, что, может быть, и за грех-то уже не считается. За что же им такое наказание?
И потом – этот ваш смех. Вы что, не жалеете этих двух несчастных? А попадите-ка вы сами на необитаемый остров, я бы на вас посмотрел. Тогда бы вы иначе запели! Куда, мол, правительство смотрит! Что они себе позволяют! Честных и добропорядочных граждан, да на необитаемый остров. А когда другие попадают – то вам, видите ли, смешно.
Ну да ладно. Бог вам судья. Однако что это за генералы такие? Что это за порода – генерал? Вот я в своей жизни видал много генералов. И толстых, и тонких. И глупых, и не очень. Вот интересно, не очень глупый – это что, умный, что ли? Получается, что чем меньше человек глупый, тем больше он умный… Хотя вряд ли… Но ладно, это я отвлекся.
Так вот, у генералов есть две вещи. Одна у всех одинаковая – лампасы. Здесь никто не стремится перещеголять друг дружку. А вот вторая вещь носит соревновательный характер – это фуражка. Здесь нет пределов генеральскому тщеславию. Тут важно многое, но главное – это диаметр. В настоящий момент рекордом является фуражка на уровне ширины плеч. То есть в поперечнике примерно 70 см. Это очень много. В этих фуражках генералы выглядят чистыми идиотами, подтверждая мою догадку об их нечеловеческом происхождении.
Ну посудите сами: нормальный человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, нацепит этот маскарад на себя? Нет, конечно. У него же есть дети, ему будет стыдно, их в школе засмеют. Но не таковский генерал! Ему все по фигу. Вот я когда был в Африке, то видел, как крупные самцы-павианы выставляют свою задницу напоказ и тем самым привлекают самок для случки. Ничего не скажу – павианова задница, наверное, по их павианьим понятиям, считается верхом мужественности – вся ярко-красная, а по краям – голубая, в центре торчит хрен, а рядом – кусок засохшего дерьма. Бабы-павианихи, видя такое великолепие, решительно теряют голову и несутся, потирая промежность, к этому светофору. Генеральская шапка, по замыслу, видимо, имеет то же предназначение. Но, согласитесь, к человеческому поведению это имеет слабое отношение.