В 1808 году вышла в свет баллада Жуковского «Людмила», а чуть позже баллада «Светлана». Обе они явились вольным переводом баллады немецкого поэта Г. Бюргера «Ленора» и по праву считаются первыми романтическими произведениями в русской литературе. К жанру баллады Жуковский охотно обращался и позднее. Большинство из них – его переводы произведений иностранных авторов. Тем самым поэт знакомил русского читателя с достижениями европейской поэзии, расширяя его представления о литературе других стран. Писал Жуковский и былины на русские темы, широко используя в них мотивы народных преданий и поверий.
Важным фактом биографии Жуковского, оказавшим существенное влияние на характер и тональность его лирической поэзии, явилась любовь поэта к своей племяннице М. А. Протасовой. И хотя его избранница отвечала ему взаимностью, в силу целого ряда причин им пришлось расстаться. Мотивы грусти и печали о несостоявшемся счастье стали ведущими в поэзии Жуковского. Но эта печаль носила не только личный характер. За ней скрывалась глубокая неудовлетворенность поэта окружающей действительностью, в которой не было места подлинным чувствам, где ущемлялось человеческое достоинство и единственной ценностью провозглашались власть и богатство.
Несовершенству существующего мира Жуковский противопоставлял вечные человеческие ценности: любовь, дружбу, великие порывы духа, душевную красоту человека.
Грусть и печаль лирического героя поэзии Жуковского были во многом условны и не всегда отражали подлинный характер поэта. Был он человеком достаточно волевым, умеющим твердо и последовательно отстаивать свои убеждения и взгляды. Он никогда не боялся открыто выступить в защиту гонимых и преследуемых. Известно, что именно Жуковский помог Пушкину избежать сурового наказания за свои вольнолюбивые стихотворения. Не один раз он хлопотал о смягчении участи осужденных декабристов, стремился облегчить положение преследуемых Т. Шевченко и А. Герцена.
Во время Отечественной войны Жуковский вступил в Московское ополчение и тогда же написал свое стихотворение «Певец во стане русских воинов», прославлявшее доблесть и героизм русской армии.
Самое деятельное участие поэт принимал в литературной борьбе и полемике своего времени:
возглавил общество «Арзамас», писал сатирические стихи и эпиграммы, направленные против литературных староверов.
В 1817 году началась придворная служба Жуковского: он был приглашен в качестве учителя русского языка и литературы к будущей императрице Александре Федоровне, а позднее становится воспитателем наследника престола. Жуковский немало сделал для того, чтобы приобщить будущего монарха к высоким гуманистическим идеалам и внушить ему мысль о необходимости заботиться о процветании отечества. Свою близость к императорскому двору Жуковский часто использовал для того, чтобы ослабить гонения на литературу.
Начиная со второй половины 1820-х годов Жуковский почти перестал писать лирические стихи. Он очень точно уловил, что на смену века поэзии приходит время прозы, и приступил к работе над большими эпическими произведениями. Не желая расставаться со стихами, он все же отказывается от сложной строфики и рифмовки и обращается к белому стиху, стремясь создать своеобразную стихотворную прозу. «Я совсем раззнакомился с рифмою», – писал поэт П. Плетневу, посылая ему стихотворный перевод новеллы П. Мериме «Матео Фальконе». И отметил, что «с размером стихов старался сгладить всю простоту прозы так, чтобы вольность непринужденного рассказа нисколько не стеснялась необходимостью улаживать слова в стопы… Желаю, чтобы попытка прозы в стихах не показалась Вам прозаическими стихами».
Не выдумывая собственных сюжетов, Жуковский переводил и перерабатывал произведения современной и древней мировой поэзии. Наиболее значительной из них явилась переложенная в стихотворную форму прозаическая повесть немецкого романтика Ф. де ла Мотта Фуке «Ундина». Помимо этого он перевел гекзаметром индийскую народную повесть «Наль и Дамаянти», персидскую повесть «Рустем и Зораб». В стихах написал Жуковский и «Сказку о царе Берендее», и «Сказку о Иване Царевиче и Сером Волке», созданные по мотивам устного народного творчества.
Но самым главным трудом последних лет жизни поэта явился перевод «Одиссеи» Гомера.
В 1841 году Жуковский покинул придворную службу и уехал за границу, где женился на дочери своего друга, художника Райтерна. Скончался он в 1852 году и согласно его воле похоронен на кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.
Значение творчества Жуковского для развития русской литературы огромно. «С Жуковского и Батюшкова, – писал А. Бестужев, – начинается новая школа нашей поэзии». Жуковский сумел придать поэтической речи новое звучание, ввел в нее новые интонации и рифмы. В его поэзии отразился сложный мир человеческих чувств и переживаний. Он был одним из первых русских поэтов, заговорившим о трагедийности человеческого существования и неизбежности его страданий в несовершенном мире. И недаром В. Белинский писал, что «не Пушкин, а Жуковский первый на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь… скорбь и страдание составляют душу поэзии Жуковского». Все это верно, но вместе с тем поэт никогда не терял веры в человека, в его высокое предназначение.
При мысли великой, что я человек,Всегда возвышаюсь душою, —
говорил поэт устами мудреца Теона, героя баллады «Теон и Эсхин».
И наконец, благодаря Жуковскому так стремительно и мощно развился талант Пушкина. «Без Жуковского мы не имели бы Пушкина», – совершенно справедливо заметил В. Белинский.
Сельское кладбище
Элегия
Уже бледнеет день, скрываясь за горою;Шумящие стада толпятся над рекой;Усталый селянин медлительной стопоюИдет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.В туманном сумраке окрестность исчезает…Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,Лишь слышится вдали рогов унылый звон [1] .Лишь дикая сова, таясь под древним сводомТой башни, сетует, внимаема луной,На возмутившего полуночным приходомЕе безмолвного владычества покой.Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,Которые окрест, развесившись, стоят,Здесь праотцы села, в гробах уединенныхНавеки затворясь, сном непробудным спят.Денницы тихий глас, дня юного дыханье,Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,Ни ранней ласточки на кровле щебетанье —Ничто не вызовет почивших из гробов.На дымном очаге трескучий огнь, сверкая,Их в зимни вечера не будет веселить,И дети резвые, встречать их выбегая,Не будут с жадностью лобзаний их ловить.Как часто их серпы златую ниву жалиИ плуг их побеждал упорные поля!Как часто их секир дубравы трепеталиИ потом их лица кропилася земля!Пускай рабы сует их жребий унижают,Смеяся в слепоте полезным их трудам,Пускай с холодностью презрения внимаютТаящимся во тьме убогого делам:На всех ярится смерть – царя, любимца славы,Всех ищет грозная… и некогда найдет;Всемощныя судьбы незыблемы уставы,И путь величия ко гробу нас ведет.А вы, наперсники фортуны ослепленны,Напрасно спящих здесь спешите презиратьЗа то, что гробы их непышны и забвенны,Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.Вотще над мертвыми, истлевшими костямиТрофеи зиждутся, надгробия блестят;Вотще глас почестей гремит перед гробами —Угасший пепел наш они не воспалят.Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалоюИ невозвратную добычу возвратит?Не слаще мертвых сон под мраморной доскою;Надменный мавзолей лишь персть их бременит.Ах! может быть, под сей могилою таитсяПрах сердца нежного, умевшего любить,И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,Рожденной быть в венце иль мыслями парить!Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,Угрюмою судьбой для них был затворен,Их рок обременил убожества цепями,Их гений строгою нуждою умерщвлен.Как часто редкий перл, волнами сокровенной,В бездонной пропасти сияет красотой;Как часто лилия цветет уединенно,В пустынном воздухе теряя запах свой.Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный,Защитник сограждан, тиранства смелый враг;Иль кровию граждан Кромвель необагренный,Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах.Отечество хранить державною рукою,Сражаться с бурей бед, фортуну презирать,Дары обилия на смертных лить рекою,В слезах признательных дела свои читать —Того им не дал рок; но вместе преступленьямОн с доблестями их круг тесный положил;Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьямИ быть жестокими к страдальцам запретил;Таить в душе своей глас совести и чести,Румянец робкия стыдливости терятьИ, раболепствуя, на жертвенниках лестиДары небесных муз гордыне посвящать.Скрываясь от мирских погибельных смятений,Без страха и надежд, в долине жизни сей,Не зная горести, не зная наслаждений,Они беспечно шли тропинкою своей.И здесь спокойно спят под сенью гробовою —И скромный памятник, в приюте сосн густых,С непышной надписью и резьбою простою,Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.Любовь на камне сем их память сохранила,Их лета, имена потщившись начертать;Окрест библейскую мораль изобразила,По коей мы должны учиться умирать.И кто с сей жизнию без горя расставался?Кто прах свой
по себе забвенью предавал?Кто в час последний свой сим миром не пленялсяИ взора томного назад не обращал?Ах! нежная душа, природу покидая,Надеется друзьям оставить пламень свой;И взоры тусклые, навеки угасая,Еще стремятся к ним с последнею слезой;Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;Наш камень гробовой для них одушевлен;Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,Еще огнем любви для них воспламенен.А ты, почивших друг, певец уединенный,И твой ударит час, последний, роковой;И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,Чувствительный придет услышать жребий твой.Быть может, селянин с почтенной сединоюТак будет о тебе пришельцу говорить:«Он часто по утрам встречался здесь со мною,Когда спешил на холм зарю предупредить.Там в полдень он сидел под дремлющею ивой,Поднявшей из земли косматый корень свой;Там часто, в горести беспечной, молчаливой,Лежал задумавшись над светлою рекой;Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами —Когда мы с поля шли и в роще соловейСвистал вечерню песнь, – он томными очамиУныло следовал за тихою зарей.Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной,Он часто уходил в дубраву слезы лить,Как странник, родины, друзей, всего лишенной,Которому ничем души не усладить.Взошла заря – но он с зарею не являлся,Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил;Опять заря взошла – нигде он не встречался;Мой взор его искал – искал – не находил.Наутро пение мы слышим гробовое…Несчастного несут в могилу положить.Приблизься, прочитай надгробие проcтое,Чтоб память доброго слезой благословить».Здесь пепел юноши безвременно сокрыли;Что слава, счастие, не знал он в мире сем.Но музы от него лица не отвратили,И меланхолии печать была на нем.Он кроток сердцем был, чувствителен душою —Чувствительным Творец награду положил.Дарил несчастных он чем только мог – слезою;В награду от Творца он друга получил.Прохожий, помолись над этою могилой;Он в ней нашел приют от всех земных тревог;Здесь всё оставил он, что в нем греховно было,С надеждою, что жив его спаситель – Бог.
1
В Англии привязывают колокольчики к рогам баранов и коров. (Примеч. В. А. Жуковского.)
Май – сентябрь 1802
Дружба
Скатившись с горной высоты,Лежал на прахе дуб, перунами разбитый;А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый. О Дружба, это ты!
1805
Вечер
Элегия
Ручей, виющийся по светлому песку,Как тихая твоя гармония приятна!С каким сверканием катишься ты в реку! Приди, о Муза благодатна,В венке из юных роз с цевницею златой;Склонись задумчиво на пенистые водыИ, звуки оживив, туманный вечер пой На лоне дремлющей природы.Как солнца за горой пленителен закат —Когда поля в тени, а рощи отдаленныИ в зеркале воды колеблющийся град Багряным блеском озаренны;Когда с холмов златых стада бегут к рекеИ рева гул гремит звучнее над водами;И, сети склав, рыбак на легком челноке Плывет у брега меж кустами;Когда пловцы шумят, скликаясь по стругам,И веслами струи согласно рассекают;И, плуги обратив, по глыбистым браздам С полей оратаи съезжают…Уж вечер… облаков померкнули края,Последний луч зари на башнях умирает;Последняя в реке блестящая струя С потухшим небом угасает.Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;Простершись на траве под ивой наклоненной,Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой, Поток, кустами осененной.Как слит с прохладою растений фимиам!Как сладко в тишине у брега струй плесканье!Как тихо веянье зефира по водам И гибкой ивы трепетанье!Чуть слышно над ручьем колышется тростник;Глас петела вдали уснувши будит селы;В траве коростеля я слышу дикий крик, В лесу стенанье филомелы…Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?Восточных облаков хребты воспламенились;Осыпан искрами во тьме журчащий ключ; В реке дубравы отразились.Луны ущербный лик встает из-за холмов…О тихое небес задумчивых светило,Как зыблется твой блеск на сумраке лесов! Как бледно брег ты озлатило!Сижу задумавшись; в душе моей мечты;К протекшим временам лечу воспоминаньем…О дней моих весна, как быстро скрылась ты, С твоим блаженством и страданьем!Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?Ужели никогда не зреть соединенья?Ужель иссякнули всех радостей струи? О вы, погибши наслажденья!О братья, о друзья! где наш священный круг?Где песни пламенны и музам и свободе?Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг? Где клятвы, данные природе,Хранить с огнем души нетленность братских уз?И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою,Лишенный спутников, влача сомнений груз, Разочарованный душою,Тащиться осужден до бездны гробовой?..Один – минутный цвет – почил, и непробудно,И гроб безвременный любовь кропит слезой. Другой… о Небо правосудно!..А мы… ужель дерзнем друг другу чужды быть?Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,Иль суетная честь приятным в свете слыть Загладят в сердце вспоминаньеО радостях души, о счастье юных дней,И дружбе, и любви, и музам посвященных?Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей, Но в сердце любит незабвенных…Мне рок судил брести неведомой стезей,Быть другом мирных сел, любить красы природы,Дышать над сумраком дубравной тишиной И, взор склонив на пенны воды,Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.О песни, чистый плод невинности сердечной!Блажен, кому дано цевницей оживлять Часы сей жизни скоротечной!Кто, в тихий утра час, когда туманный дымЛожится по полям и холмы облачаетИ солнце, восходя, по рощам голубым Спокойно блеск свой разливает,Спешит, восторженный, оставя сельский кров,В дубраве упредить пернатых пробужденьеИ, лиру соглася с свирелью пастухов, Поет светила возрожденье!Так, петь есть мой удел… но долго ль!.. Как узнать?..Ах! скоро, может быть, с Минваною унылойПридет сюда Альпин в час вечера мечтать Над тихой юноши могилой!