Шрифт:
Посвящается, в первую очередь, моей семье, без которой эта книга точно не появилась бы на свет, светлой части самой меня (по мере написания романа она превратилась в самобытную личность и не раз заставила меня основную поплакать и переосмыслить собственные ценности) да нескольким людям, сделавшимся прототипами многих (на самом деле, почти всех) персонажей.
А также, я, пожалуй, посвящу сей роман лично Вам, ведь каждый из нас способен узнать себя в том или ином герое данного произведения.
Глава 0.
– Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни, наш самолёт заходит
Кто меня вообще дёрнул приехать сюда на Рождество? Хотя, по правде говоря, родители ежегодно приглашали меня присоединиться к семейному празднеству, однако я вечно оставалась в Дублине под предлогом работы, мужа или чего ещё. Но не в этот год. Почему именно сейчас? Да хотя бы потому что мне надоело прятаться от самой себя.
Этот городок, расположенный на Западе страны, в настоящее время являл собою удивительный контраст между цивилизованным центром и поистине сельской окраиной. Если в центре, как рассказывали мне мама с папой, ты ныне мог наблюдать модные бутики, уютные кафе во французском стиле и даже руины когда-то построенной тут крепостной стены, то на периферии, как помнила уже я сама, местность была сплошь заселена деревенскими домиками с чёрными, серыми, красными крышами. Там, на узеньких улочках, часто можно было слышать смех малышей, пробегающих мимо в одних только трусиках, переругивания соседок – тёток зачастую крупного телосложения, со стянутой в пучок копной густых волос и потрёпанными временем домашними халатами, а также пьяные песни завсегдатаев различных пабов.
В общем, окраина представляла собой маленький город в составе большого. Жившие там знали в лицо чуть ли не всех обитателей района, а ещё могли сходу вычислить «городского» (так там по старинке называли обитателей центра). Местные ребятишки глянцевым игрушкам предпочитали камешки, лягушек и железную дорогу, по которой изо дня в день в пять тридцать пять утра со стуком проносился экспресс «Голуэй – Дублин». Также поражал воображение раскинувшийся рядом с чертой города изумрудный луг, где, тем не менее, приходилось быть осторожным, потому что среди большого разнообразия трав тут и там прятались болота. Но это обстоятельство никогда никого не смущало, и даже мы в детстве, бывало, с утра до вечера рассекали по просторам бесконечной долины.
Но так опять же помнила я. Всё-таки время не стоит на месте, поэтому за те семнадцать лет, что меня здесь не было, окраина колоссально изменилась. Снесли аварийные постройки, исчезли грязные дворики, и на смену им пришли аккуратные сады, огороженные металлическими заборами с фигурной резьбой. Я ожидала услышать брань женщин на непутёвых пьяниц-мужей, которых они, взвалив на могучие плечи, как мешки с зерном, частенько волокли домой из паба, однако вместо этого до ушей моих донеслись лишь звуки шумной вечеринки из недавно построенного ресторана. Всё стало по-другому.
Свернув на центральную улицу, я сразу же упёрлась в четырёхэтажный дом, в восьмидесятых бывавший почти что редкостью в этих местах. Тут, на первом этаже, некогда располагался магазинчик «У Джонни», куда мы детьми часто заглядывали, поскольку владелец магазина был не только хорошим другом нашего папы, но и очень добрым, как виделось нам, человеком, поскольку за рассказанное стихотворение или решённый пример по математике мы, таков уж был заключённый некогда «контракт», получали от него то конфету, то печенье.
А если повернуть чуть-чуть налево и пройти метров триста, то можно наконец найти то, что так долго искал. Небольшой жёлтый домик, имевший два этажа и когда-то купленный мамой с родительской помощью, был теперь облицован камнем нежно-кремового цвета. На балкончике, смотрящем строго на Восток, красовалась разноцветная гирлянда – в кои то веки дождь не предвиделся, а посему ей ничего не грозило. В моих капиллярах, вместо ожидаемой горечи, зажурчало приятное удовлетворение. Бессчётное количество тёплых воспоминаний, связанных с местом, где я выросла, метелью закружились в моём разуме и вмиг затмили любую было зарождавшуюся печаль. Внутренне я благодарила новых хозяев, хоть в прошлом их и ненавидела, за то, что те сохранили наш замечательный дом и ещё больше его облагородили. Не ощущалось ни тоски, ни какого-либо другого гнетущего чувства. Почему-то было легко, как в детстве.
Не могу назвать точное количество минут, которые я провела, стоя, как статуя, на одном месте. Но в один прекрасный момент до меня дошло, что вот так разглядывать ныне чужой дом – это как минимум невежливо, а как максимум – подозрительно. Потому, не желая трепать нервы себе и окружающим, я собралась с силами и двинулась дальше.
Конечной точкой моего маршрута был центр города, и постепенно пейзаж сменился с низких домов на более-менее высокие, дикой растительности стало меньше, а инфраструктуры – больше. Естественно, здесь ничего не поменялось: старые кирпичные здания всё так же наблюдали за мной выбеленными решётчатыми окошками, за которыми только намечался праздник, приветливые горожане суетливо разбегались по домам с ворохом последних покупок, а супермаркет на углу мигал радужными огоньками и светился вывеской, как много лет назад. Вот ещё один поворот и… Я встала истуканом, а вскоре возобновила движение. Но уже не туда. Стремительно удаляясь от родной квартиры, я едва ли могла понять, что происходит. Ноги несли меня всё быстрее и быстрее, а потом и вовсе сорвались в бег. Рассудок помутнел, и тело отказывалось его слушаться. «Остановись!» – из-за всех сил кричала я самой себе, но будто это могло хоть что-нибудь поменять. Я бежала, ох, я знала куда. Может быть, знала даже слишком хорошо. Не за этим ли я, наконец, преодолела путь домой?
Вывод был однозначен и бесспорен. Но ведь ещё рано, я совсем не готова!
«Не готова? – усмехнулось подсознание. – Разве не это ты твердила себе все семнадцать лет, Мёрфи Уолш?»
И оно было как никогда право, верно, по этой причине каждая клеточка моего организма поддержала именно его точку зрения и, что уж там, подчинилась.
В борьбе с самой собой я не заметила момента, когда переместилась на улицу, которую я узнала по одному лишь запаху старых вещей и свежей листвы, хоть сейчас был далеко не июнь. Она оказалась пустынной и почти что заброшенной, по крайней мере, мною не было замечено ни одного жителя. Большинство домов либо покинули, либо махнули на них рукой и запустили. А я ведь помню её совсем другой.
В течение тех мучительных минут меня не оставляло невнятное тяжёлое ощущение, отдававшееся стуком каблучков школьных туфель по тёплому и ещё не испещрённому трещинами асфальту и шуршанием гладких, тяжёлых кос. Я чувствовала, как нечто до крайности неприятное копошится в моём мозгу в попытках выбраться наружу, причём, чем ближе я подходила к цели, тем страшнее мне становилось. Стоило мне достигнуть старого здания из красного кирпича, противные мысли, казалось, полностью поглотили разум, и стало невозможно как произвольно думать, так и рассуждать в принципе. В горле встал ком, а руки неистово задрожали. Я чувствовала каждую перемену в моём теле, но не могла сделать ровным счётом ничего. Оставалось только стоять и завороженно смотреть в засасывающие, мёртвые окна.