Поезд до станции Дно
Шрифт:
– Что это Сонька за тобой бегает? – спросила однажды вечером Алёна с ходу, придя на круг и подойдя к стоящему в стороне Роме.
– Он от неожиданности смутился и ничего умнее не придумал, как отпереться.
– Кто это тебе наврал?
– Про дедушку Пихто слыхал? – продолжала наступать Алёна. – Бабий телеграф передал.
– Ну и врут всё…
– А про то, что вы с Минькой Крутиковым к ней ввечеру ходили – тоже врут? А?
Рома молча пожал плечами.
– А ну-ка, – приказала Алёна, – погляди мне в глаза… Врут… Бесстыжий! За твоё враньё тебя Бог накажет!
– Так ты же говорила, что Его нет.., – искренне, но необдуманно брякнул
Алёна в гневе задохнулась и встряхнула так головой, что косынка сбилась назад.
– Подлец! – крикнула она звонким детским голосом и, влепив Роме пощёчину, убежала с глазами, полными слёз обиды.
Нешуточные, неюношеские страсти закрутились вокруг Романа. Впервые столкнулся он с настоящей женской ревностью, вызревшей в молоденькой девушке. Но ещё более серьёзной была страсть взрослой, опытной женщины, своевольной, развратной, привыкшей к самочинству и потаканию собственным прихотям, готовой идти на всё ради своих интересов.
И теперь Рома, раздосадованный на собственную глупость и на Алёнино недоверие, хотел возмутиться. Он собрался было серьёзно возразить отцу, но набрав воздуху, только и успел сказать:
– Ну, батя.., – но осёкся и, с изменившимся лицом, посмотрел за борт. – Тихо! Шнур повело.., – и тут же взглянув поверх плеча отца, крикнул: – Смотри!
Макаров старший оглянулся и успел увидеть, как огромная рыбина плюхнулась в воду.
– Корыш, ей-Богу, корыш, батя! – азартно крикнул младший Макаров.
– Ба-а-атюшки, – покачал головой отец. – Ить он, варнак, грузило со дна поднял, а оно поболе десяти фунтов!
– Греби, батя, – командовал младший Макаров.
Грести - работа нелёгкая, но при проверке перемётов - это ещё и особое искусство. Надо всё время подгребать против течения, чтобы не тянуть шнур, и в то же время идти вперёд «по шнуру», но и не загнать его под лодку, не зацепить веслом. Отец Макаров прибавил ходу, вертя головой во все стороны. Сын крепко держал одной рукой крюк, а второй, дотянувшись и помогая себе ногой, подтянул острогу и багорец.
– Как подойдёт, – поучал с остановками, часто дыша, отец, – бей острогой. Только не в башку бей, соскользнёт. Бей в хребёт, чуть сбоку, рядом с панцирем.., потому самую спину тоже не пробьёт, а багром под жабру.
Макаров-младший напряжённо всматривался в воду туда, где шнур уходил в глубину.
– Самая стремнина тут, ишь, как несёт…
– Чё ж ты хочешь, – подхватил отец, – Йертышь – Землерой!
– Держи по шнуру, бать! Вниз пошёл – ко дну!
– Щас оттолкнётся и вверх хопнет! – сказал отец с опаской.
Но рыбина, видимо, давно сидела на крючке, устала и, поднявшись из глуби, встала против течения.
– Вот он, аккуратнее греби.
Старший Макаров грёб уже, повернув голову за спину - по ходу лодки. Он видел, как поднялось из глубины чёрное тело корыша – так здесь на Иртыше называли самца стерляди, а также небольших осетров. Стерлядь в длину растёт мало, взрослые особи чуть больше полуметра, зато продолжает расти в ширину и в Иртыше могла нагулять больше тридцати килограммов.
Младший Макаров схватил острогу и багор. Багор переложил в левую руку, в которой уже держал крюк, а правой нацелил острогу. Как только корыш подошёл к лодке, он зацепил карабин за ввинченный в край борта лодки крюк и без замаха, но с силой вонзил острогу в спину рыбине рядом с острыми щитками, идущими вдоль всего хребта, и тут же цепанул её багром под морду. Макаров-старший бросил вёсла и, схватив второй багорец, подцепил рыбу за брюхо ближе к хвосту. Они мгновенно, как по команде, перекинули рыбу через борт лодки, и Макаров-старший тут же треснул её по голове обухом топорика. Корыш затих.
– Смотри, – сказал он, – второй крючок хвостом зацепил. Крепко сел, не ушёл бы. Они быстро насадили новых червей особым способом – «ёлочкой», опустили снасть в воду и только тогда глубоко вздохнули и хорошенько осмотрели рыбину.
– Во каркадил-то, – изумился младший Макаров, разглядывая чёрную колючую тушу, остроносую морду с усами, короткий костяной выступ носа. – Пуда полтора, а, батя?
– Поболе.., – деловито ответил отец, – Ну, с почином тя, Роман Романыч!
– И тебя, бать! Слава тебе, Господи!
Оба перекрестились.
– Язви тя в душу! – вдруг выругался отец. – Руку-то всю раскровянил - это я его с горячки рукой за хвост сграбастал… Ничего, рукавичку надену, – сказал он, опуская в воду, проколотую рыбьими шипами руку – Ну, давай к берегу, садись на вёсла. Поедем второй проверять…
Рома сел на вёсла, сделал несколько энергичных гребков и вдруг громко запел в такт взмахам вёсел:
Скакал казак через долину,
Через маньчжурские края!
Эту песню принёс с войны отец, который, тут же и подхватил:
Ска-а-кал казак через долину,
Через маньчжурские края!
Эх, Любаша, Любаша, Любушка моя!
Если любишь – поцелуешь, милая моя!
И так каждый день часа по три, да ещё подготовка, да ремонт снастей. Потому что стерляжья пора короткая - ещё неделя, чуть больше, и выпадет мотыль. Весь прибрежный песок и воду покроет белёсый пушок - трепещущие крылышки насекомых. Этот день - самый пик. Если не проворонишь, можно на закидушки небольших стерлядей натаскать. Берёшь мотыля прямо из-под ног, насаживаешь пучком и только успевай вытягивать. А потом всё. Уже на следующий день рыба словно вымерла. Обожравшись мотыля, она уходит вглубь, сытая, отяжелевшая. Теперь ей твоя приманка ни к чему. С этого дня до осени корма в реке полно. А осенью опять… Но Макаров-старший осеннюю рыбалку не любил - холодно, пасмурно, дожди опять же, ветер пронизывающий. В Иртыше после Ильина дня купаться не принято - вода в одночасье становится студёной. Иной раз и на воздухе, на берегу – на высотке, даже припекает, а к воде спустишься – стынуть начинаешь. Бывает, конечно, кто раздухарится или после бани – в реку, или спьяну, но это редко, не принято так. А после бани - и так круглый год, баньки и ставят поближе к берегу.
Словом, старший Макаров, как мужчина серьёзный и основательный, рыбачит только пару недель в году. Младший же, так и всё лето до холодов. Прихватит с собой братьев-погодков - восемь и семь лет, Тишку и Оську, и на удочки таскают чебаков16 да ершей, а то и судачков на живца - на малька. На уху всегда спроворят. А то и на жарёху. Опять же – коту всегда перепадает. Тот уже давно их ущучил. Они только за удочки, кот уже тут: мур-р, и за ними следом, как собачонка, бежит на берег. Сядет у ведра и ждёт, когда мелочёвку ему кинут. Глаза сощурит, шерсть распушит - пушистый кот, сибирский, сидит и ждёт. А натрескается рыбки и домой отбывает - серьёзный кот, самостоятельный.