Поездка в Хиву
Шрифт:
– Интересно, где мы все будем в это время через год, – неожиданно заметил мой товарищ.
– Бог знает, – был мой ответ, – но вряд ли я снова окажусь на Белом Ниле; если доведется еще раз приехать в Африку, то я, пожалуй, выберу другое место на континенте.
Именно в этот момент взгляд мой упал на один параграф в газете. Речь там шла о решении правительства в Санкт-Петербурге, согласно которому иностранцам запрещалось путешествовать по Русской Азии, а также о том, что одного англичанина, попытавшегося совершить поездку в этом направлении, местные власти развернули назад.
С раннего детства я, к несчастью для моих собственных интересов, отягощен тем, что старая моя няня называла весьма «поперечным» характером, и мне тут же пришло в голову – а почему бы не отправиться в Среднюю Азию?
– Пожалуй, попробую, – сказал я.
– Куда? В Тимбукту? – вопросил мой друг.
– Нет, в Среднюю Азию. – Ия указал ему на тот самый параграф.
– Вам туда не попасть, они вас остановят.
– Могут, если захотят, но не думаю, что у них получится.
Вот
Несколькими годами ранее, накануне вторжения русских в те края, у меня уже возникало намерение поехать туда. Я даже приступил к исполнению этого плана, рассчитывая найти путь в Хиву через Персию и Мерв, с тем чтобы быть с хивинцами на момент русской атаки. Однако этому предприятию не суждено было претвориться в жизнь. Брюшной тиф, подхваченный мною, пока я спешил по дорогам Италии, на четыре месяца приковал меня к больничному одру. Отъезд мой, таким образом, сложился в манере совершенно иной, нежели задумывалось изначально, и жизнь моя, как это принято говорить, оказалась на кону в еще даже большей степени, чем если бы я попал в пленники к самым яростным туркменским фанатикам в Средней Азии. Военная кампания завершилась без меня. Боевых действий более не предвиделось. Наши государственные мужи наконец узнали истинную цену обещаниям русских. Самарканд был аннексирован и отошел к владениям батюшки царя, договор по Черному морю отвергнут, а на территории Хивы расквартировались русские войска.
Согласно некоторым политикам, Хива лежала слишком далеко от Индии, чтобы для Англии стало по-настоящему важным, аннексирует ее Россия или нет. Находились и такие, кто заявлял, что Англии даже лучше, если русские в итоге дотянутся до наших индийских границ. Вместо диких афганских племен нашим соседом станет цивилизованная нация. Третий аргумент в защиту действий либерального правительства состоял в утверждении малой значимости Индии для нас как таковой, и, поскольку она обходится нам чересчур дорого, за нее не только не стоит сражаться – ее следует кому-то отдать. Таково было мнение некоторых облеченных высокой властью мужей, весьма низко ценивших одну из ярчайших драгоценностей британской короны. Большинство наших правителей вообще не придавало особенного значения этому вопросу. На мой век Индии хватит, говорили они; Россия все еще далеко; а внуки наши пускай сами заботятся о себе. «Довольствуйся малым» – вот, следовательно, корень зла; и «После нас хоть потоп». Так или иначе, индийской проблеме позволили выпасть из сферы общественного внимания, а умы наших законодателей с нарастающим интересом устремились к изучению важнейшего вопроса, по которому следовало принять решение, – позволить ли англичанам посещение пабов после одиннадцати часов вечера или отправлять их ко сну без выпивки и на голодный желудок.
Следующей осенью разразилась Карлистская война, и я отправился в Испанию. Спустя какое-то время положение дел в Средней Азии перестало занимать мои мысли. Лишь после реплики моего друга, ответившего мне: «Вам туда не попасть, они вас остановят», я вдруг задумался о возможной причине проводимой российским правительством политики, которую вполне можно было бы понять, исходи она от столь варварского государства, каковым является Китай, но в практике даже наполовину цивилизованного общества выглядит происшествием уникальным. Запрет на въезд иностранцев показался мне особенно вопиющим в свете того, что, начиная с Петра Великого, возродившего в свое время Россию, его преемники неизменно поощряли обитателей Западной Европы в их желании посетить и свободно путешествовать по всем пределам империи. Если бы не представители немецкой культуры, столь многочисленные в среде российской аристократии, эта страна вряд ли смогла бы достичь даже своего нынешнего положения. Из всех царей Московии за последние двести лет нынешний император, пожалуй, наиболее живо ратует за всемерное развитие ценностей цивилизации на подвластных ему землях путем привлечения иностранцев, чаще всего немцев, к работе почти всякого департамента в империи. Таким образом, репрессивные меры, о которых я говорю, совершенно отсекающие среднеазиатскую Россию от любых контактов с более цивилизованными жителями Европы, оказались в очевидном противоречии ко всей предыдущей линии поведения, характерной для его царствования.
Значит, кое-что осталось за сценой – нечто такое, что хотели скрыть от глаз просвещенной Европы.
Любопытно – что?
Быть может, генералы в Средней Азии слишком жестоко вели себя по отношению к жителям захваченных районов, и опасение того, что весть об этом дойдет до императора, – не из русских источников, разумеется, ибо это уж совсем невозможно, а через иностранную прессу, – послужило причиной запрета? Или, вполне возможно, если население вновь обретенных территорий даже не подвергалось крайнему насилию, то само управление им велось из рук вон плохо, и взяточничество с коррупцией, имеющие место в западной части России, пустили более глубокие корни, будучи перенесены на почву Востока? А может, власти в Туркестане, на всей этой огромной территории, приобретенной Россией за последние несколько лет, боялись раскрыть Европе тот факт, что вместо возвышения моральных принципов у жителей Средней Азии, наоборот, русские попали под их влияние и опустились до ориентального уровня, приобретя пороки и развращенные привычки Востока?
Судя по отзывам тех немногочисленных путешественников, кому удалось проникнуть в этот сравнительно неведомый край, любая из приведенных выше гипотез могла претендовать на то, чтобы служить причиной запрета. Однако я был не в силах избавиться от чувства, будто за сценой осталось нечто большее, нежели простое желание закрыть глаза Европе или выглядеть провозвестниками христианства – на чем настаивала часто русская пресса в попытках оправдать саму систему аннексии, столь планомерно реализуемую правительством. Помимо всего этого, присутствовало что-то еще; нечто такое, в чем, по моему глубокому убеждению, были замешаны интересы Великобритании. Воля Петра Великого, или точнее – его устремления не остались забыты его преемниками. Доказательством служит сравнение карты России в том виде, как она выглядела в его эпоху, с нынешними ее очертаниями. Составитель недавней штабной карты Туркестана, датированной 1875 годом, не удосужился даже наметить пограничную линию между точкой 39° 2’ с.ш., 69° 38’ в.д. и точкой 44° 40’ с.ш., 79° 49’ в.д., демонстрируя тем самым, что, по его мнению, граница еще не достигнута. Когда же они поставят себе этот предел? Когда и, главное, где остановится русское продвижение? В Гималаях? Или у Индийского океана? Это вопрос не к нашим внукам и не к нашим детям. Это вопрос к нам самим.
Глава I
Информация о Хиве – Холод в России – Восточный ветер – Российские власти – Граф Шувалов – Генерал Милютин – Христианство и цивилизация – Англо-российские железные дороги в Средней Азии – Подготовка к путешествию – Спальный мешок – Пилюли Кокля – Оружие – Инструменты – Кухонные принадлежности
Приняв решение отправиться в Среднюю Азию, я задался вопросом, как именно осуществить это намерение. По возвращении из Африки в Англию я с охотой прочел все, какие сумел найти, книги, содержавшие хотя бы толику информации о том крае, куда я собирался. Одна за другой были проштудированы «Путешествия» за авторством Вамбери, «От Герата до Хивы» Аббота, а также «Военные действия на Оксусе [1] » Мак-Гахана. Узнав о тех трудностях, которые преодолел отважный корреспондент газеты «Нью-Йорк Геральд», прежде чем ему удалось претворить в жизнь свой план добраться до Хивы, я пришел к убеждению, что поставленная мною задача сложна до чрезвычайности.
1
Одно из названий реки Аму-Дарьи. (Здесь и далее примечания переводчика.)
Время года, выпадающее на начало моего путешествия, представляло собой дополнительное препятствие для всего предприятия. Покинуть свой полк я мог лишь в декабре, тогда как опыт моих предыдущих поездок по России не оставлял во мне никаких иллюзий насчет истинного значения слова «холод» в этой стране. Прочитав о погодных условиях, с коими столкнулся капитан Аббот, передвигаясь в марте месяце в широтах значительно более южных, нежели та, что казалась мне подходящей для моего замысла, я осознал необходимость самых серьезных приготовлений к походу по зимним степям, дабы не замерзнуть там насмерть. Холод киргизской пустыни, я полагаю, не знаком жителям ни одной другой части мира, включая даже арктические регионы [2] . А мне в этих условиях предстояло верхом пересечь бескрайние плоские просторы, раскинувшиеся на многие сотни миль и совершенно лишенные чего бы то ни было за исключением снега, соленых озер и редких кустиков саксаула, родственного ежевичным растениям. Ни один европеец не знает, что представляют собой ветры в тех районах Азии. Когда мы брюзжим по поводу так называемого восточного ветра, мы не можем вообразить, чем он является в тех краях, которые беззащитно лежат открытыми всеобъемлющей ярости его первого натиска. Ведь нет там ни теплого океана, чтобы смягчить его суровость, ни деревьев, ни рельефа, ни холмов, ни гор – дабы сдержать его порывы. Он дует свободно и без препятствий над огромными равнинами, покрытыми лишь снегом и солью. Пропитывается солевыми частицами и безжалостно сечет лица тех, кто осмелился выйти в путь. Ощущения при этом наиболее сопоставимы с тем чувством, когда вашей кожи касается лезвие бритвы.
2
Здесь и далее автор следует традиции XIX века, не делая различий между понятиями «киргизский» и «казахский».
Помимо всего этого, требовалось учесть еще кое-что. Я был прекрасно осведомлен на тот счет, что от российских властей помощи мне ждать не приходится. Они могли не ограничиться созданием косвенных препятствий моему замыслу и в итоге прибегнуть к прямой силе в попытке остановить меня, буде все остальные их средства окажутся исчерпаны. У меня имелись все основания верить той статье в английской газете, где писалось о запретном постановлении. Не могло ли в итоге сложиться так, что за рекой Урал, оказавшись после долгого пути на санях наконец в Азии, мне придется признать тщетность этого перехода и вернуться по своим же следам в европейскую часть России? Таковы были мои первые тревоги по прибытии в Англию. Однако, обсудив дело с некоторыми русскими из моего окружения, я выяснил, насколько глубоко заблуждался. Они заверили меня, что, напротив, официальные лица в Санкт-Петербурге с готовностью позволят английским офицерам путешествовать по Средней Азии и что запрет касался лишь купцов, а также тех лиц, которые пытаются доставить контрабандный товар на территорию недавно аннексированных ханств.