Поездка в Хиву

Перевод с английского

Андрея Геласимова

First published as A Ride to Khiva: Travels and Adventures in Central Asia by Fred Burnaby in 1876 by Cassell Petter & Galpin

.

Каждого из нас по большому счету составляют наши субъективные мнения. Мы беспрестанно оцениваем внешний мир, вынося вердикты, расставляя акценты, определяя своих и чужих. Именно на этих оценках держится наше трепетное и не всегда верное понимание

Занятие это временами радует, временами пугает, но самое важное заключается в том, что, предаваясь ему, мы неизбежно становимся похожи на одного персонажа из классической русской литературы, который «еще в детстве своем бегал сам за собою вокруг бочки».

Преодолеть болезненный вопрос нашей собственной значимости можно одним-единственным способом – остановиться и выслушать мнение окружающих на свой счет. Скорее всего, оно нас обескуражит, однако в нем содержится то преимущество, что в дальнейшем оно позволит бежать не вокруг бочки, а прочь от нее. И это в целом освобождает.

Народы и государства в отношении сказанного ничем не отличаются от каждого из нас. Одни, заткнув уши, бегают по кругу, другим интересно мнение со стороны. Книга, которую вы сейчас открыли, является как раз таким мнением о России.

Написанная кадровым британским офицером во второй половине XIX века, она создает картину, слегка непохожую на ту, что мы привыкли видеть у русских классиков. Она прежде всего отличается именно оценочными суждениями. Автор не просто описывает, он всему ищет цену. Подобно приказчику, оказавшемуся в чужом магазине, он переставляет товары с полки на полку, меняет их местами, удивляется поведению хозяина, что-то находит разумным, что-то ругает, над чем-то иронизирует, а главное – всячески дает понять, что в его собственной лавке все расставлено так, как надо. Забавные ляпы в изображении российской действительности (к примеру, используемое в диалогах обращение «маленький отец», калькой переведенное автором с традиционного в XIX веке для русских слова «батюшка») порой продиктованы невнимательностью и природным высокомерием англичанина, но по временам за ними явно угадываются задачи пропагандиста.

Книга была написана в самый разгар так называемой «Большой игры», ведущейся между Российской и Британской империями за мировое господство, и потому ее «направление», как выразились бы в XIX веке, имеет строго политический характер. Чудесные зарисовки нашего быта и нравов, сделанные весьма талантливой рукой, играют в книге роль сопутствующего материала. Форма популярных у читателя путевых очерков избрана автором с целью максимально широкого внедрения важного для него идеологического конструкта, в рамках которого народы России должны восприниматься массовым европейским сознанием как полудикие отсталые орды, погрязшие в невежестве и радикальном клерикализме. Огромный успех книги на родине автора во многом способствовал созданию именно такого образа, укрепившегося в восприятии англичан и других европейцев на весь XX век.

Забавным здесь, пожалуй, служит тот факт, что само путешествие Фредерика Барнаби в Россию и Среднюю Азию, сами его причины, задачи и формальный метод реализации – все это зеркально скопировано с похода капитан-лейтенанта Невельского на Дальний Восток двадцатью с небольшим годами ранее. То есть за опытом важнейших политических мероприятий своего времени просвещенные британцы обратились почему-то к полудиким, по их мнению, и абсолютно невежественным русским. Правда, в отличие от Невельского, британский его коллега в своем предприятии не преуспел. Если в результате стремительных действий Амурской экспедиции Российская империя приросла гигантскими территориями и начала создавать свой Тихоокеанский флот, то поход Барнаби, сколь бы важен он ни был для британского правительства, увенчался решительной пустотой. Ни одно воинское подразделение, расквартированное под английским флагом в Индии, в итоге не двинулось в Среднюю Азию. Успех пришел исключительно к автору книги.

Читать ее доставляет глубокое удовольствие, поскольку Фредерик Барнаби, будучи боевым офицером, обладал к тому же хорошим литературным вкусом, отличным слогом и прекрасным чувством юмора, которое не раз и не два заставит вас рассмеяться. Особую признательность мне бы хотелось выразить доброму моему другу Максиму, прочитавшему роман «Роза ветров» и обратившему мое внимание на несомненное сходство между походами русского моряка и британского кавалериста.

Андрей Геласимов,

заслуженный деятель искусств Российской Федерации

Тесная комната со скудным набором самой простой мебели; телеграфное оборудование, разбросанное по углам вперемешку с винтовками и деревянными ящиками, часть из которых набита патронами, а в других – провизия для похода; на шатком деревянном столике пара бутылок с наклейками «хинин»; несколько мужчин разных национальностей, говорящих одновременно и создающих атмосферу вавилонского столпотворения, – такова была обстановка вокруг автора этих строк, сидевшего, опираясь на подоконник, и посматривавшего время от времени на старый выпуск одной английской газеты.

Собрались мы все у одного немецкого джентльмена, который покинул свой Фатерлянд и проехал тысячи миль в погоне за предложенным ему местом суперинтенданта и главного управляющего на одной важной и весьма протяженной линии проведенного сюда в Африку не так давно телеграфа. Изящная девушка с огромными темными глазами, белыми, как жемчуг, зубами и оливковой кожей, облаченная в платье восточного покроя и совершенно непохожая на белокурых красавиц Европы, разносила крохотные чашки кофе самым оживленным говорунам в этой комнате – итальянцу, арабу и англичанину, – в то время как первый из них, отчаянно жестикулируя, принял на себя роль переводчика в разговоре двух своих собеседников, очевидно неспособных прийти к согласию в крайне важном для них вопросе. Яркое солнце заливало своими лучами широкую водную гладь лазуритового цвета, величественно струившуюся у самого нашего обиталища, и нагревало воздух в комнате до практически невыносимого состояния. Это был февраль месяц. В Англии люди тряслись от холода у своих каминов или брели под снегом в грязи и слякоти, а я находился в Хартуме, на Белом Ниле, только что вернувшись после визита к полковнику Гордону, преемнику сэра Самюэля Бейкера.

Может, конечно, показаться странным то, что рассказ о путешествии в Среднюю Азию я начинаю из сердца Африки, и тем не менее, если бы не фраза, произнесенная одним из джентльменов в той самой тесной комнатушке, которая была описана мною выше, я бы, скорее всего, никогда не отправился в Хиву. Разговор тем временем стих, поскольку араб и англичанин при живейшем участии итальянца пришли наконец к согласию в щекотливом вопросе о том, должен ли славный сын Альбиона, завершивший свою офицерскую службу при вице-султане Египта, получить причитающееся ему жалованье в полном объеме; магометанин придерживался того мнения, что услуги христианина необходимо оплатить с некоторыми вычетами, так как местные египетские чиновники всегда подвергались подобной схеме налогообложения. Мой английский друг, однако, видел эту проблему совершенно в ином свете: он дал согласие служить за определенную сумму – именно эту сумму он и должен получить. А если араб не заплатит, он будет жаловаться вице-султану. Когда это финальное заявление было в подробности переведено египтянину, вышеупомянутое должностное лицо уступило. Соотечественник мой, разрешив спор к своему полному удовлетворению, подошел ко мне и тоже стал созерцать в окно живописные окрестности.

Пейзаж был поистине великолепен. Голубой Нил, шириной в этом месте почти в полмили, лежал у наших ног ровный и спокойный, словно отлитый из стекла. Бескрайнюю гладь усеивали многочисленные туземные лодки и баржи, тут и там стояли на якорях нуггары — огромные парусные баркасы, часто используемые арабами в последние годы для целей работорговли. Ватаги черных, как эбонит, грузчиков с голыми торсами и прекрасной мускулатурой, узлами проступающей на их телах, деловито управлялись с грузом слоновой кости, предназначенным для Каира. Гигантское водяное колесо, или на местном наречии – саких, используемое в целях орошения, медленно вращалось, будучи приведенным в движение объединенными усилиями ослика и быка. Дикие вопли негритенка, чья работа состояла в яростном понукании, если скотина вдруг станет лениться, странным образом дополняли протяжный скрип тяжелой деревянной конструкции.