Пофигизм. Введение
Шрифт:
Но вопрос перемещения в пространстве волновал человечество еще с древних времен, пока неизвестный «зодчий» не изобрел колесо. Некто Икар амбициозно «юзал» идею вертикального перемещения, т. е. перемещения сверху вниз и наоборот. Хотя сверху вниз у него получалось лучше и заметно быстрее. Ах, отчего люди не парят, аки ястребы? Но вернемся на землю. Я не летчик, и меня больше интересует горизонтальное перемещение и что немаловажно – перемещение на четырех колесах. Стало быть, вернемся к колесу. Что-то в нем определенно есть. Несомненно, что-то круглое. Поэтому оно и катится, надо полагать. Через каких-то там пару суток мне предстоит в полной мере насладиться вышеупомянутым видом перемещения со всеми вытекающими последствиями и переживаниями. Времени предостаточно, чтобы предвосхитить, насладиться, устать, отдохнуть и вернуться домой с массой новых ощущений. Никогда не думал, что мое легкое увлечение автомобильчиками в детстве вырастит в меланхоличную истерию. Это замысловатое устройство, поражающее своей сложностью, а при определенном подходе интригующей простотой (после возрастного понимания некоторых законов физики, не дает покоя даже дилетантам, которые в машине видят только средство передвижения.
К одиночеству душевному привыкаешь. Стать к кому-то по-настоящему привязанным, обрести близкого человека, но потерять при этом что-то уже приросшее к тебе, ставшее тобой? Тебе комфортно в твоем одиночестве. Я это знаю, потому как, чтобы ни говорил человек, в конечном счете он говорит о себе самом.
Поезжай за город. Туда, где нет абсолютно никого. Пусть это будет лето. Солнце. Жара. Синее яркое небо, чистейший воздух, река. И почувствуй, какой ты на самом деле – настоящий. Оставив в городе свои дела, заботы, тревоги, отношения, оказавшись лицом к лицу с тем первобытно диким, непокоренным, ты поймешь, что ты принадлежишь этому миру, а то, что тебя окружает там – за его пределами, это не твое: оно слишком искусственно. Дай себе возможность хотя бы понять, каким бы ты мог быть, будь ты свободен. Говорю я сам себе… А то в последнее время ловлю себя на мысли, что меня всё основательно достало. Вроде и плохого ничего нет, но нет и хорошего. В последние годы становится как-то скучновато: так мало осталось неожиданностей, что даже долгожданное лето не спасает. Вот вчера утром в поезде пошёл в туалет почистить зубы. Ну, умылся ещё, причесался, выхожу, какая-то хамоватая тётка с лопающимся от злости мочевым пузырём шипит: «Что вы там так долго делали?». Решил уточнить: «Вам в подробностях»? Все эти базарные тётки в поездах и на вокзалах похожи друг на друга, как неотёсанные брёвна: разной формы и веса, но всегда готовы всадить занозу. Как им не надоест? Всё время одно и то же. Но я все-таки доехал до… Кронштадт – чудный городок на острове посреди залива. Чистый, тихий, неторопливый. Цветут яблони и каштаны. А птицы так громко поют, что слышно даже посреди проспекта в полдень. А может быть, здесь машины ездят так тихо? А ночью здесь так пустынно, как в музее, запертом на замок. Такой вот город Кронштадт. Я его люблю. А что касается Питера, кажется, я скоро смогу работать экскурсоводом: посмотрите направо – рядом с этим дворцом постройки фигзнаеткакоговека, мы видим прекрасное летнее кафе, где сможем очень даже неплохо провести время. А теперь посмотрите налево, даже если мы не зайдём в это кафе, пиво мы сможем купить и в этом ларьке, прислонившемся к особняку в стиле «ро-ко-ко-ко». А на том месте, где мы сейчас с вами бухаем, Пушкин написал бессмертные строки: «В гранит оделася Нева».
А самое страшное в России – это то, что в ней есть тигры и могила Канта. Но сейчас всем трудно – одним врать, другим верить… Тем не менее из метро мы поднимаемся в город. Продолжаем нашу экскурсию. Это собор Казанский. Зачат был тысячу лет назад. Родился позже. Канал Грибоедова. И вся мишура его тянется через пятый угол города. Хотя и выглядит достаточно гордо, но молод он. И голоден. Пройдёмте в сторону Адмиралтейства. Не стесняемся, закидываем меня вопросами.
Перед воротами – радуга. Обитает в струях фонтана. Зимой впадает в спячку, да и показывается на людях исключительно в солнечную погоду. Такое вот редкое капризное существо. Направо пойдёте – в Дворцовую площадь упрётесь. Кстати, туда нам путь и заказан. Видели траву на камнях? А такое здесь было. Летом. Колонна с атлетом днржится на честном слове. Но слово – самое крепкое, весомое. От того и не снесло в блокаду. Нева. Это наша артерия. Единственное место, где нет транспортных пробок. Город иначе сдох бы. Не доверяя моим талантам, на всякий случай взяли ещё и обзорную водную экскурсию: специально обученная женщина-экскурсовод, по сравнению со мной, просто зажигала: «Санкт-Петербург расположен в дельте Невы, на 40 островах и большей части материка, и занимает площадь более 600 тысяч квадратных километров». Я тоже горжусь своим городом, но насчёт большей части материка и 600 тысяч квадратных километров заикнуться бы не рискнул… Кстати, на Марсовом поле нашёл опечатку, высеченную большевиками в граните: «род человеческий чтит безименных героев». Видно, пока кухарки управляли государством, надписи на памятниках составляли люди, не дружившие с правописанием.
Культура. Недели две назад ходил на «300 засранцев» – голливудский «бокбластер» о столкновении древнегреческой демократии с восточной тиранией образца древнеперсидского тоталитаризма. Основных проблем у этого фильма две: в Голливуде, видимо, никто в глаза не видел учебника древней истории, а персидский царь Кир не читал сценария этого фильма. Впрочем, зря я так про Голливуд: древние персы тоже, похоже, учебника истории не читали, иначе не попёрлись бы на эту кровавую «Резню бензопилами под Фермопилами». Что удивляет: эти гамбургеры даже при огромном бюджете умудряются все фильмы снимать одинаково. От «Александра» эти «300 засранцев» отличались только отсутствием гомосексуального подтекста. Потом ходил в театр. И вчера венец культурной эволюции человечества – «Аквариум». Там есть один человек, от которого уже 35 лет сияние исходит. То ли гениальность, то ли радиация. В начале концерта меня пытались отвлекать, но это было не так-то просто. БГ привлекает моё внимание даже больше, чем женщины и пиво (доктор, это патология?). Но Борисыч был явно не в ударе. Последний раз я его видел год назад – он просто взорвал «Юбилейный», а вчера в «Октябрьском» как-то не зажёг. Так-то в целом всё неплохо: не лажал, не фальшивил, ровно в 9 попрощался, ровно через 10 минут вышел на бис и сыграл ровно две песни. Может, виноват «Октябрьский» – не самая рок-н-роллная площадка. Но когда он вразвалочку вышел на бис под «Рок-н-ролл мёртв», я понял, что за последние 20 лет в моей жизни мало что изменилось. По крайней мере, крыша съехала точно так же, как съезжала в 14. А еще я люблю блюз. Что это такое? Блюз – это когда хорошему человеку плохо. Так и хочется спросить: «Я не слишком для вас культурен?». Надо обязательно в пивную на днях сходить, а то что я всё по театрам да по концертам, как пижон какой-нибудь. Чтобы стоять, я должен держаться корней. Кстати, о пиве: бутылка пива с утра – первый шаг в неизвестность. В пиве много женских гормонов: когда я выпиваю 5 бутылок пива, я тоже не могу водить машину и начинаю поступать нелогично. В пивной церемонии всё должно быть культурно: и долив после отстоя и отлив после допива. А вобла рождается, чтобы ее завялили. И еще на эту тему: еда с вашего стола не заменит пиво программисту. День пропал не зря: пили пиво, меняли пароли.
Вчера один американец спросил: если бы тебе дали «мульон» зелёных, как бы ты ими воспользовался? Я уточнил: наликом или безналом?
– Cash.
– Купил бы пару ящиков пива, залез бы на «какую-нить» высокую крышу на Невском, потом наделал бы бумажных самолётиков и пускал бы их на волю. All day long. Когда ещё пойдёт такая маза? Народ похихикал, но, кажется, не поверил. Басурманы. У них, видите ли, великая «американская мечта», других желаний нет. Нет чтоб скинуться по сотне баксов да проверить.
Пытаюсь экономить, в смысле, беречь нервы. Вот иногда так подумаешь: ну всё, пи. ец, а потом выяснится, что вовсе это был не пи. ец, а так, прелюдия к любовным играм, предварительные ласки, так сказать. Мелкие неприятности лучше сравнивать с вселенскими катастрофами, тогда на них гораздо проще забить. Почему, когда всё складывается хорошо, мы ставим это себе в заслугу, а когда неудачно – говорим: «Помоги, Господи»!? Не бывает атеистов в окопах под огнём. Как не бывает никаких случайно возросших растений на полях моей родины: даже сорняки разносят птицы (их семена то бишь). Сволочь – это состояние души, и ничто иное….
«Вы пришли в этот мир не для того, чтобы жить в соответствии с моими ожиданиями. Так же, как и я пришел сюда не для того, чтобы оправдать ваши. Если мы встретимся и поладим – это прекрасно. Если же нет, то ничего не поделаешь» [8] .
Хожу по городу и смотрю, как розово-черные мальчики и девочки несут себя миру, который не любит их за то, что они не любят его. Навязчивое желание покинуть эти райские кущи составляет основной мотив этой высосанной из пальца философии, детский каприз, по сути: ах, вы меня не любите, тогда я умру, и потом все пожалеете об этом еще. Да не жалко, блин. «Дихлофосом» тараканов из башки вывести – и порядок, все здоровы. А то был тут у девчонки одной в гостях (не знал, что она одна из них), сидим, звонит ей подружка, невольно становлюсь свидетелем их разговора:
8
Фредерик Перлз.
– Ну ты вообще ничего не понимаешь. Я же рассказывала тебе как: вены режешь и обязательно в теплую ванну, чтобы кровь не сворачивалась.
Вот такой совет от лучшей подруги считается, наверное, высшим проявлением любви. А ухаживание в среде эмо – это вообще сложный, запутанный ритуал. Основная его часть состоит в том, чтобы ненавязчивым и деликатным образом выяснить пол партнера. А вообще, мрачновато как-то. Россия убивает себя. «На прошлой неделе в Питере случился очередной суицид. Таким или подобным образом из жизни ежегодно уходит около 60 000 россиян. Это вдвое больше, чем разбившихся в автокатастрофах, о которых неоднократно упоминал президент как об угрозе демографической безопасности. Это больше, чем отравившихся паленой водкой. Много больше, чем убитых. Что-то вроде манифеста, как я понимаю. А теперь – сама жестокость, не читать слабонервным: «Что такое жизнь? Сборище эмоций или куча ошибок? А может, никому ненужное последствие? Мы паразитируем на этой планете! Уничтожаем все живое ради выгоды или так, для веселья. Вспомните свою первую любовь, первый поцелуй, если он вообще был. Мы страдаем и мучаем других. Да любим! Но с какой болью! И сколько переживаний. Смерть родителей увидит каждый ребенок, и при этом будет хладнокровно воспитывать своих детей. Весь мир куплен, а мы вынуждены страдать. Нельзя быть у власти, не унижая достоинства других людей. Может, Бог умер, чтобы показать дорогу к прощению, а люди просто от страха смерти закрыли глаза? Мир, в котором мы пытаемся жить, эгоистичен, и ему все равно – живой ты или нет. Есть несколько человек, которые нас сдерживают: родные, близкие, знакомые… Даже в этой фразе заложен эгоистический смысл. Жить, чтобы дети наши жили и ненавидели нас за то, что мы познакомили их с этим миром? И чтобы их дети тоже ненавидели родителей? Мир все равно не выберется из ямы, в которую он залез. Для мира смерть одного существа – это небольшая потеря…». Эмо, готы и другие неофициальные лица. Я думаю, это лучшая иллюстрация их «религии». Истерика:
– Я слишком похожа на пыльную розу, подсвеченную старой лампой. Мне не место в этом перегруженном техноотходами мире, меня убивает отсутствие боли так же, как и отсутствие счастья. Ich bin Mensch und brauche Liebe… Sic itur ad astra – так идут к звездам. Не знаю, почему сегодня был именно Вергилий. Не знаю, почему сегодня я поняла, что вновь занимаюсь самообманом.
Я падаю, раскинув крылья, в сиреневую воду.
А за тобой – лишь древний ветер перемен.
Меняю на покой свою ненужную свободу.
Пью черный сок из перекрытых вен.
Нет, я давно не режу рук. Знаешь, я вошла в этот мир попой вперед. И своим рождением перечеркнула всех последующих братьев и сестер. Мне здесь не очень. У меня снова ментальная ломка. Мы неправильные здесь, лишние. Моя реальность искрив лена. Я не мог у н иког о оценить и не хоч у пол юбить. Засыпай, незнакомец, я стала старше на одну жизнь и на одну смерть. А если честно, мы не делимся, мы разлагаемся: быстро – лет так за 70- 80, и почему-то крайне рады этому факту».