Погонщики туч
Шрифт:
Под ними тянулась однообразная плоская равнина. Солнце поднялось уже сравнительно высоко. Четкая тень самолета бежала по холмам, переламываясь на скатах, а за нею, в отдалении, спешила каплеобразная тень облака, обкатанная сопротивлением воздуха.
Всякий раз, замолкнув, Шура вспоминала, что до Саратова еще несколько часов, и просила Зорина:
— Товарищ лейтенант, нельзя ли скорее? Где мы летим сейчас? Ну, пожалуйста, постарайтесь хоть капельку скорее.
Зорин и сам торопился доставить облако к месту назначения. Строго придерживаясь прямой, не тратя скорость на поворотах, он
— Посмотрите, Шура, по-моему, облако тает. Конденсаторы просвечивают, раньше их не было видно.
Шура, весело рассказывавшая что-то Василию, осеклась на полуслове.
— Да, действительно… тает, — упавшим голосом произнесла она, вглядевшись в облако. Василий попытался ее утешить:
— По-моему, совсем незаметно. Как вы думаете — дотянем, товарищ лейтенант? Дотянем же?
Зорин долго думал, прежде чем ответить.
— Скорость возросла в полтора раза — значит, сопротивление упало в полтора в квадрате — в два с четвертью раза. От облака осталось не больше половины, остальное растаяло за последние сорок минут, а до Саратова еще часа два, не меньше. Значит, не довезем. В чем дело, как вы полагаете, Шура?
— Солнце. Воздух сухой над пустыней, — пролепетала она, печально глядя на облако, которое захотело ее покинуть.
Глаза ее смотрели укоризненно. Радостное волнение сменилось угрюмой тревогой. «Что же делать, что же делать? — думал каждый. — Неужели не довезем?»
— Может, поднять выше? — предложил Зорин. — Там воздух холоднее. Шура отрицательно покачала головой:
— Холоднее, но зато еще суше. Дорогой лейтенант, летите скорей к Волге. Над Волгой воздух влажный. Может быть, там туча не будет больше таять.
Зорин с непривычной легкостью совершил поворот, и эта легкость подтвердила всеобщее опасение. Очевидно, в сухом воздухе над пустыней влага, осевшая на бакинской пыли, снова начала испаряться.
Со все возрастающей тревогой смотрела Шура на облако, где с каждой минутой все яснее вырисовывались бусины конденсаторов, прежде окутанные непроницаемым туманом.
— Скорее, товарищ лейтенант, пожалуйста скорее! Зорин гнал что есть силы. Скорость все увеличивалась, и именно это увеличение скорости больше всего тревожило его — оно означало, что облако продолжает таять.
— Второй ряд шаров виден … третий виден … — горестно шептала Шура.
Много раз за эти два года Шуре снилось, что она несла на поля тяжелую влажную тучу, крепко прижимая ее к груди. Колоски у дороги протягивали к ней усики. «Пить… пить!..», жалобно просили они. Но только Шура останавливалась, чтобы выжать из тучи дождь, дневной свет пробивался между сжатыми ресницами, туча ползла между пальцами, таяла, и Шура просыпалась ни с чем. Теперь этот сон повторялся наяву.
— Только, пожалуйста, скорее, товарищ лейтенант.
Края облака стали уже совсем прозрачными, сквозь него были видны самые дальние конденсаторы, даже линии шлангов наметились чуть заметным пунктиром.
— Неужели нельзя чуть скорее?
Разве Зорин не спешил? Он выжал из самолета все, что возможно. Волга была еще далеко, но он невольно вглядывался в горизонт и в каждом солончаке видел блестящую ленту реки. Степь была однообразно серая и ровная. Одна единственная гора, одинокий массив, обрубленный с севера, возвышалась на гладкой плоскости.
— Это Большой Богдо! — воскликнул Василий, узнав характерные очертания горы, похожей на верблюжий горб. — Я хорошо знаю — здесь рядом Баскунчак. Поглядите, вот и озеро! — и Василий указал на белоснежную блестящую поверхность соленого озера. — Я работал здесь, когда еще не был поджигателем. Ох, и работа!
Но никто не хотел слушать его рассказов, и сам Василий смолк — не до воспоминаний было.
Шура неотрывно глядела только назад — на исчезающее облако, все более превращающееся в серую дымку обезвоженной пыли. Оно было почти прозрачно, лишь в центре сохранилось желтовато-серое ядро.
— Не успеем. Не успеем… — твердила девушка. — Придется опять возвращаться на море. И опять все равно не довезем.
Идя на небольшой высоте, самолет поравнялся с измятой верхушкой горы, клочки облака зацепились за ее крутые склоны. Затем самолет понесся над четкой, словно рейсфедером проведенной, линией баскунчакской дороги, построенной когда-то специально для вывоза на Волгу соли из этого знаменитого озера, которое тысячи лет может снабжать солью весь Советский Союз.
Волга была почти рядом. На горизонте голубой лентой блестела Ахтуба ее левый проток. Набирая скорость, лейтенант повел самолет на снижение, развернулся над деревянной пристанью, у которой в ряд стояли тяжелые баржи с солью, и бреющим полетом пошел над водой. Едва ли десятая часть облака, привезенного с моря, серела сзади на буксире.
Теперь самолет следовал по прихотливым извивам реки, слева мелькали бесчисленные острова с жирной зеленью и пестрыми камышами. Лейтенант не отрывал глаз от показателя скорости. А Шура все смотрела на облако и грустно покачивала головой.
«Поздно уже. Все напрасно», думала она.
Как всегда, прибор оказался точнее глаза. Девушка не могла уловить никакого изменения; ей казалось, что облачко все еще продолжает таять, а прибор уже отметил новое понижение скорости, что означало увеличение веса облака.
Через полчаса стало ясно, что понижение скорости не случайное. Действительно, таяние облака прекратилось, даже больше того — оно вновь начало обрастать водой за счет испарения Волги.
Когда над зелеными, изрезанными бесчисленными арыками островами встала амфитеатром голубоватая гряда высокого берега и белый силуэт сталинградских зданий на нем, скорость самолета спустилась до 240 километров в час. И стало на глаз заметно, что облако вновь становится плотной, непрозрачной массой.
Зорин вывел свой самолет выше Сталинграда — там, где огромный город-гигант, протянувшийся на полсотни километров по берегу Волги, заканчивается Металлогородом. Широкая блестящая полоса реки уводила их к горизонту, как асфальтовая дорога. Слева, почти возле самого самолета, вздымались крутые, изрезанные оврагами обрывы; справа расстилалась плоская равнина, дымчато-голубая у горизонта.