Погонщики туч

Гуревич Георгий Иосифович

Василий долго молчал, мечтательно глядя на Большую Медведицу.

— Да, — вымолвил он наконец, — теперь я понимаю, что вы моей мамаше обещали. Эх, хорошо бы в колхоз с дождиком явиться! Самое время сейчас.

Еще дольше молчал Зорин. Летчик гордился тем, что он всегда говорит в глаза резкую правду, и теперь он медлил, подыскивая в уме самые правильные слова.

— Честно говоря, Александра Леонтьевна, — сказал он, — мы с Василием не очень обрадовались командировке в ваш институт. И мы думали: слетаем, отделаемся как можно скорее — и в часть. Вы сами виноваты в этом отчасти — нужно было сразу ввести нас в курс дела. Но это не важно. Важно

вот что: первый полет, хотя бы и неудачный, совершен. Вы сами говорили: неудача — это мостик к конечному успеху. Самое главное сейчас — провести как можно больше полетов. Если хотите, мы будем летать с вами все лето, попросим командование продлить нам командировку. Удача придет когда-нибудь. Нужно только очень хотеть… А теперь пошли спать! — закончил он и раскидал догорающие угли.

ЦЕННЫЙ ГРУЗ

Летчик и бортмеханик встали затемно. Накануне решено было лететь во влажный район Ленкорани и прибыть туда к рассвету, когда над остывшей за ночь эемлей создаются самые благоприятные условия для конденсации, проще говоря — когда роса выпадает. Шура очень надеялась на утро, ведь большая часть опытов в Саратове проводилась с ночным туманом.

Пока самолет готовили к отлету, восток начал сереть. Парная вечерняя погода сменилась утренней свежестью.

С моря потянул ветерок, и Зорин, опасаясь, чтобы не развело сильную волну, решил стартовать немедленно.

Почему-то самолет очень долго не мог оторваться от воды. Зорин приписал это сопротивлению волг. И сразу же после взлета он стал замечать, что происходит что-то неладное. Машина набирала скорость и высоту так, как будто она была тяжело нагружена. Горючее подавалось нормально — все приборы отмечали это, а скорость между тем с трудом дотянулась до 170 километров в час — цифры ничтожной.

Моторы сдают? Летчик прислушался. Нет, моторы работали ровно. Может быть, бензинопровод засорился? Приборы не показывали этого.

Еще при первом развороте Зорин обратил внимание на то, что машина туго маневрирует. Он попробовал сделать еще один разворот. Самолет послушно повернулся, но затем скорость его внезапно упала. Зорин с трудом предупредил проваливание.

Он поспешно разбудил прикорнувшего рядом с ним Василия.

— Вася, что-то неладно с рулем поворота. Погляди, может быть, провода запутались. Я что-то ничего не вижу — туман сзади, темно.

Василий еще во сне, шестым солдатским чутьем, услышал приказание и открыл люк, не успев как следует проснуться и дотереть глаза.

Он долго не мог разобрать ничего в предрассветной мгле. Зорин сделал новый вираж, и снова стрелка указателя скорости катастрофически поползла к нулю. И тогда Василий вскричал неожиданно:

— Товарищ, лейтенант, оно на хвосте у нас!.. Облако на хвосте… Мы его волочим!

Теперь и лейтенант на фоне светлеющего неба увидел сбоку за самолетом, там, где должен был быть электростатический невод, небольшое облачко. Клочья его, поспешно меняя место, стремились повернуть за самолетом.

Бортмеханик разбудил Шуру. Девушка выглянула и люк, всплеснула руками и застыла с открытым ртом и восторженно умиленным выражением. Она смотрела на кипящий туман, как мать глядит на оловянного цвета глазки своего новорожденного первенца.

— Это оно, — шептала она, — получилось!

И вдруг, перебивая себя, заговорила захлебываясь:

— Товарищи,

вы понимаете — получилось! Какая же я дура, гоняла вчера самолет и удивлялась, почему ничего не выходит. А нужно было только время и холодок: Вы понимаете, за ночь осели пары, и вот оно — облако, любуйтесь на него!

Сразу стало понятно, почему с таким трудом набирал скорость самолет: ведь он должен был разогнать тяжелую массу водяного пара, очень плохо обтекаемого. А при повороте эта масса шла по инерции вперед и тянула за собой самолет. Она не могла повернуть — у нее не было руля.

— Ну, теперь, — сказала Шура, когда каждый досыта налюбовался новорожденным облаком, — теперь домой, в Саратов! Всем покажем…

Зорин сделал осторожный, очень пологий поворот и взял курс на север. Справа от него из-за базальтовой стены Мангышлака через каждое ущелье прорывались солнечные лучи. Небо было такое же бледное и прозрачное, как вчера. Одно единственное облачко скользило по нему — их собственное.

В самолете царила радостная атмосфера. Они трое были в невиданной экспедиции и спешили с вестью oб открытии на родину.

Из прозрачных небесных глубин они везли с собой облако — вот оно на буксире у самолета, крепко привязано электростатическими силами.

И летчик, занятый приборами, про себя, а остальные вслух мечтали, как они истратят добытое сокровище.

— Обязательно в деревню к моей мамаше! — кричал Василий. — Помните, вы обещали? Такую поливку устроим — всему району на зависть! Пусть радуются на свою капусту.

— Нет, сначала в Саратов. Интересно, что дядя скажет. Десять лет отдала бы, чтобы стоять рядом с ним. Скорее бы, товарищ лейтенант!

— А может, сразу в Москву? — предлагал Василий. — Развернемся над Садовым кольцом и польем его хорошенько. Хотя никого там в Москве дождем не удивишь.

Как обычно, возвращение казалось необычайно долгим, тем более сейчас, когда скорость самолета была так невелика. Вчера, пересекая море, Шура удивлялась. какое оно маленькое: только отошли от берега — глядь, уже противоположный. А сегодня конца-краю не было зеленовато-серой глади, и вчерашнее ощущение неподвижности самолета над морем, происходившее из-за однообразия впечатлений, сегодня еще более усиливалось нетерпением.

Наконец, около 8 часов утра, желтоватое мелкое море сменилось чересполосицей песчаных островов. На горизонте ослепительно засверкали солончаки. Каспийское море кончилось. До Саратова оставалось каких-нибудь 500-600 километров.

— Представьте себе, — говорила Шура Василию, — эти самые берега через несколько лет. Вот они лежат у самого моря — казалось бы, здесь должен быть приморский климат. Но нет, облака, зародившиеся над Каспийским морем, попадают неведомо куда, но только не туда, куда надо. Здесь бесконечно много солнца, ничуть не меньше, чем в Крыму. Мы добавим сюда воды, совсем немного — три своевременных дождя, двадцать сантиметров осадков, и на этой самой пустыне будут великолепные хлопковые поля. Все будет зелено вокруг. Сейчас солнце испаряет на Каспийском море толщу воды на один метр в течение года. Значит, на каждом гектаре моря можно собрать воды достаточно, чтобы превратить в цветущие поля пять гектаров побережья. И совсем не нужны для этого самолеты, — продолжала мечтать Шура. — Будет в каждом колхозе свой катерок — та же самая моторная «тюленка» или, скажем, машинно-дождевая станция на берегу. С вечера выйдет катер в море с пылью, закинет в небо электростатический невод, и поутру — пожалуйста: поливка хлопка в колхозе.