Погоня
Шрифт:
Толстые лапы змея скользили, он пошатывался от утомления и, кажется, плохо соображал — топтался возле пожарища, подминая ломанные-переломанные деревья, и все не мог припомнить, что дальше. Надо было выбираться, как видно. Смок повернул, бессильно волоча по земле граненный хвост, ограду он кое-как переступил, раздавил брюхом и дальше поковылял, спотыкаясь и волоча по земле кончики полураскрытых крыльев. Жаркое, больное дыхание его опаляло на сотню шагов
Народ бежал на пути змея, очистив все на версту, но Смок, вольно или невольно, придерживался большой государевой дороги, которая неминуемо выводила его к городу.
Нельзя утверждать, что это был намеренный замысел — подвергнуть Толпень разорению. Когда деревенского вида избы, амбары, клети, клетушки захрустели у змея под брюхом, он с усилием поднял голову, мутно всматриваясь во встающий за зелеными купами Невльского предместья город. И словно бы удивился. Как заплутавший пьяница, который нежданно-негаданно обнаружил перед собой препятствие. Большая уродливая голова его на жилистой шее укоризненно покачивалась. Попавший случайно под ногу курятник дымил, ошалевшие от возмущения куры с беспримерной храбростью кудахтали и метались вокруг чудовища, но Смок не замечал того, что делалось под ногами. Он тупо разглядывал город, натужно кумекая, а потом побежал, тяжело и грузно затопал, сокрушая трехпалой лапой то дом, до яблоню; распластанные крылья секли верхушки вязов и тополей, задевая крыши, взметали брызги черепицы и целые тучи соломенной трухи. Разрушенное предместье уже горело; словно зачарованные ужасом, люди прятались по закуткам, едва выглядывая.
Земля тряслась от частого топота. Хорошенько разбежавшись, змей сильно махнул крылами и полетел — так низко и тяжело, что кончики крыльев, прогибаясь при взмахах, цепляли печные трубы и шпили церквей. Бурный вихрь катился по слободе за летящим змеем, вздымая пыль, поднимая в небо развешенное на веревках белье и развевая тонкие верхушки деревьев.
Полет однако не задался Смоку, как ни силился он набрать высоту, старательно вытянув ноги вдоль туловища, скоро устал махать, изнемогая, выставил ноги вперед, откинул голову и ухнул с размаху подле соборной площади. Узкие, высокие, в четыре и в пять этажей, дома стояли здесь так тесно, что развалив все наверху вдребезги, Смок не достал твердого основания под собой, барахтался, проваливаясь еще глубже, едва попадал лапой на хлипкие перекрытия; при этом он бил крыльями, сокрушая кровли по сторонам. Сиплое дыхание его воспламеняло пересохшее дерево внутренних перегородок, разбитые лестницы и потолки, соломенные крыши, довольно обычные даже на лучших улицах столицы.
Занимались пожары, змей упорно карабкался, сокрушая все грудью, переваливался с дома на дом, стены рушились, засыпая обломками узкие улицы и дворы. Народ метался в бессильном отчаянии, ревели дети, а раненые только стонали, не успевая понять, что случилось и откуда ждать помощи. Особенно пострадали обитатели Вороньей слободы, где первоначально грянулся змей, — никто не ожидал падения бронированной туши. Беспрерывный грохот обрушенных стен, треск и вопли заставили толпеничей разбегаться, мало кто помышлял об имуществе.
Вот когда следовало поднять свой державный меч великому слованскому государю Рукосилу-Могуту! Однако чародей медлил выступить на защиту подданных, и, предоставленные сами себе, они искали спасения каждый на свой лад, почему и метались без толку по улицам.
Змей же продолжал двигаться, проламывая дорогу по густонаселенным и застроенным слободам города. Помогая себе крыльями, чтобы подняться из каменных трясин и осыпей, он прокладывал через город безобразный, неровный ров. Пылавшие повсеместно пожары нельзя было тушить из-за непроходимых завалов.
А змей, видно, и сам горел. Из последних сил проломившись на берег Белой, он с шипением плюхнулся в воду, затопив при этом десяток больших и малых кораблей у причалов. На середине реки вода покрыла змея выше хребта, тут можно было остановиться. Раскаленное нутро жаждало, в бурлении кипящей воды, змей основательно хлебнул и тотчас закашлял, поперхнувшись паром.
Часа два хлюпал и возился он в реке, отмякая, и не обращал ни малейшего внимания на пылающий сплошным заревом город. Столица горела, а Смок выбрался на правый берег Белой, где стояли жалкие хижины рыбаков, и потащился на закат солнца.
Надежда взлететь заставила его разбежаться, напрягая силы. Он растопырил крылья и помчался, тяжело топая, — десяток-другой верст по густо желтеющим полям, через дороги, тропинки и перелески; размашистые подскоки переходили в полет, снова змей начинал быстро-быстро перебирать ногами и летел над самой землей… чтобы грянуться наконец в овражистую ложбину. Здесь Смок остался на вспоротом до черна поле.
Разбросав крылья, лежал он чудовищной мертвой грудой.
Конец пятой книги