Погоня
Шрифт:
Гром грянул — ничто в необыкновенной череде событий не произвело на людей такого ошеломительного, подавляющего впечатления, как удар волшебной лестницы. То был даже не ужас, скорее благоговение, сознание своего ничтожества перед громадностью неподвластных человеку сил. И видно стало, что даже Рукосил-Могут всего лишь жалкий больной старик, растерянный и беспомощный.
Блуждающий дворец! Вот что это было такое, вот что родилось из сухой деревяшки, которую притащил в зубах беспризорный кот.
Теперь, когда это свершилось, ошалевшим людям казалось, что ничего иного нельзя было и ожидать, что они давно предчувствовали, куда дело клонится, и только не нашли случая высказать давнюю свою тревогу. Верно, так оно и было: блуждающий дворец занимал слишком много места в тайных помыслах и крамольных, шепотком разговорах, чтобы люди не ожидали его где угодно.
— Ну что, дуралей, — ясно и даже как будто весело сказал скоморох среди подавленного ропота, в котором различался подголосками и собачий вой, и ворчание едулопов, — вот тебе преждевременное спасение. Ты еще не развязал мне руки, а уже открылся выход!
Затравленный непреходящими ужасами, кот и думать не мог обижаться насмешками, тем более, что и не понимал их. Как ошпаренный, он кинулся кусать и терзать узел, в то время как Лепель и Нута задергались, пытаясь сбросить путы. Раскаленная ограда на расстоянии полутора-двух шагов источала жар, от которого теснилось дыхание и румянились щеки. Но путы, так до конца и не развязанные, пали под тяжестью обвисшего на них кота под ноги, освобожденные узники отступили на холодную сторону клетки — как раз туда, где начиналась прегражденная железным плетнем лестница.
Надежда на спасение, задор удачи заставили Лепеля, а потом и Нуту ломать прутья голыми руки, и железо поддавалось! Оно гнулось и рвалось под тонкими пальчиками Нуты, как густое тесто. В лихорадке не замечая ожогов, узники выломились на лестницу и побежали вверх, к открытому в небо пролому; еще быстрее взлетел кот.
Все это было так невероятно, что никто из Рукосиловых верноподданных не сделал ни малейшей попытки задержать беглецов.
— Стреляйте! — дрожащим голосом крикнул государь, и тогда только все пришло в движение. Полетели, сбиваясь о густые завитки перил стрелы, кто-то из самых ретивых и отчаянных дворян полез на еще холодное заграждение, но, очутившись уже на лестнице, испугался, остановился на полпути к зияющему в небо провалу. Неустойчивая лестница, видно, ходила ходуном, она пускала вниз каменные столбы и не совсем еще успокоилась, когда Лепель, пропустив вперед принцессу, выбежал на волю, туда где зависли выше деревьев, ни на что не опираясь, оборванные в пустоту ступени.
Блуждающий дворец врастал в стены палаты, стены пробивались сквозь стены, обращаясь в нечто чудовищное, полуразрушенное и полувоздвигнутое, рушилась штукатурка, падали каменные глыбы. Возле пылающей железной беседки, откуда бежали узники, явилась в мгновение ока двустворчатая дверь с какими-то покалеченными каменными обломками вокруг себя; едва родившись, дверь уж обуглилась и задымилась. Огонь распространялся по железным перилам лестницы наверх… Пожар! Тлели, дымились скатерти раздавленного опорным столбом лестницы стола, недолго было ждать, чтобы занялся дубовый потолок.
Толпы гостей и дворян давились в дверях, спасаясь от обвалов и от пожара. Снаружи, на воле, раздавался адский грохот и опять все сотрясалось, уходил из-под ног пол — то продолжался, все шире и беспокойнее, блуждающий дворец. За разбитыми окнами и обрушенными простенками, заслоняя свет, теснились незаконченные, неясного замысла строения.
Устало сгорбившись, хранил угрюмое молчание чародей. В тусклом мятом лице его под нависающим венцом не видно было ни страха, ни сродного с восторгом возбуждения, которое вызывает зрелище бушующей стихии, — мрачные мысли одолевали Рукосила. Бояре и окольничие, ближние люди, едва ли не со слезами, на разные голоса уговаривали государя покинуть опасное место и поберечь себя для страны, для великого дела. Он нехотя прислушивался к докучливому лепету вельмож и наконец, уступая слезам, окликнул едулопов. Зеленые твари подхватили и понесли владыку к выходу, где не смолкали вопли сдавленной толпы; меднобокие витязи с бронзовыми мечами в руках бросились прокладывать путь.
Пробравшись через пролом наружу, Лепель и Нута взбежали десяток ступеней вверх, так что оказались на уровне крыши и вынуждены были остановиться — обломанная площадка продолжала лестницу в пустоту, она парила над садом выше деревьев. Свежий ветер при солнечном небе в рваных, быстро текущих облаках крутил и разбрасывал валивший из окон палаты, из расселин дым, а здесь, где жались друг к другу беглецы, блеклые клубы гари неслись клочьями и, казалось, увлекали за собой в пропасть. Боязно было ступить к обрыву, но и назад пути не было — за спиной, в дымном проломе, кашлял и бранился замешкавший на лестнице преследователь, в растревоженном гомоне голосов различался собачий лай.
Неверный клочок тверди под ногами, что представлял собой, по видимости, кусок пола будущей комнаты или какого гульбища, продолжал расти, распространяясь в сторону сада, вместе с ним, не делая ни шага, двигались беглецы — прочь от полуразваленных стен и просевшей крыши с выпирающими, как сломанные ребра, стропилами. С высоты открывались взору раскиданные среди сада терема и палаты Попелян, затерянные среди зарослей дорожки; повсюду: на лужайках, под деревьями, на ступеньках подъездов — мельтешили люди, которые спешно покидали расшатанные толчками помещения, — толпы разноцветных вельмож, дворян, витязей в блестящих доспехах, иноземцев, стража и челядь, полчища поваров в белых одеждах, поварят и служанок. Все смешалось, и всюду запрокинутые вверх лица — люди следили за поразительными порождениями блуждающего дворца; иные пятились через кусты и цветники, отступали при каждом толчке, другие стремились ближе, не понимая опасности. Далеко внизу под Лепелем и Нутой колыхалась растревоженная, словно вскипающая земля, так что деревья ходили ходуном и выворачивались корнями.
Гладкая площадка, на который, затаив дыхание, спасались беглецы, простиралась все дальше и начинала пускать отростки будущих стен, когда на дымной лестнице блеснул начищенным медным нагрудником дворянин, кашляя и отмахиваясь руками, он взбежал наверх, и тут перемычка между лестницей и простертым в пустоту без опоры мостом проломилась. Шорох и треск возвестили начало обвала, человек судорожно дернулся, чтобы удержаться на последней обломанной ступеньке, Лепель и Нута не успели и этого — неверный кусок тверди, что держал их на себе, завис, готовый обрушиться… В это растянутое, как жизнь, мгновение, узкая полоса ломаной стены свалилась, молнией ударила сверху донизу, в землю и удержала на себе оставленную без подпоры площадку. И они остались живы — Нута, Лепель и кот — еще прежде, чем осознали толком всю меру грозившей опасности и радость спасения, ничего не успели они понять.
И уж совсем невозможно было постичь — самые основательные размышления едва ли бы прояснили вопрос! — как и почему маленькая принцесса оказалась в объятиях юноши, а кот вспрыгнул ему на плечо. Они отпрянули к обломку стены, который появился у края площадки, и тут, окончательно уж запутавшись в сильных своих ощущениях, юноша стиснул маленькую женщину еще крепче, а потом поцеловал в губы.
Так крепко, так долго, что даже совсем потерявшая голову принцесса принуждена была наконец заподозрить неладное. А кот, наскучив бездельным сидением на плече у юноши, соскочил на пол.