Погоня
Шрифт:
— Рекс, Цезарь! — окликнул он собак.
Собаки, припав передними лапами, терзали мясо около большого кувшина с ручками, который поставили возле государя, чтобы он мог собирать кости и другие гостинцы для оставшейся дома своры. Рекс и Цезарь, два царственных зверя, один совершенно черный, другой в лоснящихся серых подпалинах, подняли головы.
— Взять! — хрипло сказал хозяин, указывая на середину палаты, где стоял окутанный с головой цветами Лепель.
Обожравшиеся псы соображали не особенно живо. Они выбежали вперед, оглядываясь за указаниями, но, однако, не выпуская из виду и брошенные без призора объедки.
Деруи тяжело дышал, стиснув столовый нож из мягкого серебра. В широкие двери палаты справа и слева от рундука с престолами входили отряды кольчужников, иные из них держали взведенные самострелы; перемещаясь вереницами вдоль стен, стража заходила в тыл мессалонскому посольству и посольству Куйши одновременно, хотя куйшинцы, расположенные на противоположной стороне палаты, не выказывали ни малейшего намерения вмешиваться.
— Ну, хватит уже. Прекратите! Это нельзя, нельзя… — как-то расслабленно, словно бы через силу сказала великая государыня Золотинка — никто не слышал ее — и поднялась. Прихватив рот, как если бы боялась она тошноты, а, может быть, слова — боялась закричать злобно и жалко, государыня слепо двинулась к выходу — кольчужники расступились. Вызывающий Зимкин побег, разумеется, не ускользнул от Рукосила, он кинул косой взгляд, но отвлекаться не стал.
Тощие тела собак играли витыми мышцами; собаки скалили клыки и плотоядно приглядывались к неподвижному, в веревках человеку под цветами, к маленькой женщине подле него. В воздухе веяло жестоким и сладостным запахом теплой крови. Собаки глухо рычали, распаляя в себе ярость.
Хозяин не отзывал их, не выказывая ни малейших признаков порицания.
Тогда они побежали тревожным полукругом, замыкая в него мужчину и женщину все теснее, как бы отгораживая этих людей кругом своих вожделений и жесточью взглядов от всего остального, не подлежащего растерзанию общества…
И гром грянул! В судорожной тишине, где едва-едва дребезжал смешок Лжевидохина, раздался мягкий и тяжелый, словно мешок бросили, стук, почти без промежутка он слился с новым, еще более сильным ударом — откуда ни возьмись свалился кот! Собаки ошалело вздрогнули.
Явление Почтеннейшего потому и произвело такое потрясающее впечатление на захваченную иными ожиданиями палату, что ни один человек, ни одна собака не поняла откуда от взялся. Никто во всей палате не видел изумительного по отваге прыжка: рыжий кот сорвался с нависающей над раскрытым окном ветви и, точно попавши на перекладину, оттуда — с высоты церковного свода, то есть с высоты в пять-шесть саженей, не меньше, потому что узкие окна поднимались под самый потолок — сиганул вниз. К подножию государева престола, как раз туда, где оставили свое разодранное, размазанное по полу мясо собаки.
Тут его и увидели. Все взоры обратились на рыжего зверя, который сжимал в зубах покрытую зелеными побегами ветку. Падение оглушило кота, мгновение-другое он пребывал в бездействии, словно пытался сообразить, зачем он сюда свалился… Собаки сообразили прежде — именно этого мгновения не хватило Почтеннейшему, чтобы, выпустив изо рта хотенчик, воззвать к чародею.
Святая ревность бросила собак, как некая потусторонняя сила, они сорвались с места черными молниями.
Что оставалось Почтеннейшему? — метнуться прочь. Круто промчался он вкруг государева престола, швыряя за собой следом собак, которые, разлетевшись, занеслись дальше, чем нужно, а уж за собаками спохватились едулопы, яростно запыхтели и заухали, не зная кидаться ли в погоню. Вильнув под столом государыни кот рыжим пламенем проскочил открытое пространства и отчаянным прыжком, едва не оставив хвост в собачьей пасти, взлетел на стол под желтой скатертью.
Все происходило так быстро, что люди, в отличие от собак, не успевали действовать. Вихрем пронесся кот мимо всего мессалонского посольства, а за ним следом, сметая все на своем пути, Рекс. Тут Почтеннейший получил преимущество перед преследователем — он сталкивался не с каждым кувшином, стаканом и судком, а рослый, на длинных ногах пес принужден был сшибать все подряд. Люди повскакивали, с грохотом сыпались опрокинутые стулья.
Ни мгновения не задержавшись, Почтеннейший перескочил к слованским вельможам правой руки и, увлекая за собой Рекса, произвел разрушительные опустошения. Потребовалось всего несколько мгновений далее, чтобы свирепый вихрь пронесся по столу актрийцев. Перескакивая по столам, кот никого не миновал, он бежал вокруг палаты к исходной точке; Рекс гнался за ним поверху, а Цезарь метался в проходах, сшибая вскочивших людей.
Никакая ловкость, по видимости, уже не могла спасти кота. Озверевшие до беспамятства собаки не способны были бы остановиться даже по прямому приказу хозяина, и некуда было деваться — открытые окна слишком высоки, в дверях стеною стояла стража. Кольчужники держали взведенные самострелы, чтобы разить нечистую силу, едва появится хоть малейшая возможность — понятно, в этой чудовищной неразберихе они не смели стрелять наобум. Гости великого государя, те хватали бутылки, стаканы, кубки, любую посуду, чтобы швырять в кота, и было уже несколько попаданий в чьи-то головы, в ендовы с киселями, в пироги и в спины. Подшибленный на бегу, грохнулся на блюдо Рекс, всплеснул горячую жижу, но вскочил в беспамятстве, весь заляпанный жирным, и помчался, поскальзываясь. Осатанело метался Цезарь, галдели люди.
А кот, несмотря на учиненный в считанные доли часа погром, невредимый, соскочил на пол, прорываясь к престолу, и был таков! То есть впрыгнул с разбега в горловину большого кувшина для костей.
Обмочившись вином, задыхаясь, истерзанные всеми видами подливок и запеканок, собаки примчались пред гневливые очи хозяина в самом жалком и унизительном состоянии. К тому же эти недоумки, видимо, путались насчет того, куда же исчез кот. Они метались и рычали, готовые то ли грызть друг друга в отчаянии, то ли скулить.
Стража уже бежала к кувшину, чтобы расколоть его вдребезги, когда раздался голос. Поскольку никто не предполагал за котом дара речи, а тем более красноречия, поскольку голос в кувшине гудел как-то особенно басовито и внушительно, со своеобразным даже величием, то Почтеннейший сумел поразить народ во второй раз. Государь, слегка как будто испуганный, но уже овладевший собой, поднял руку, чтобы остановить стражу; смятенный шум по палате прекратился.
— О великий и всемогущий! Повелитель вселенной! — заухал голос в кувшине. — Припадаю к стопам! Бью челом в службу!
Ответом был неистовый лай — опозоренные Рекс с Цезарем не находили иного выхода для обуревавшей их ярости.
— Не вели казнить, вели слово молвить! — завывал кувшин наперекор собачьей брани.
— Цыц! — вынужден был приструнить псов чародей, но они не сразу поняли, что этот суровый, незаслуженный упрек к ним относится. Рекс и Цезарь продолжали метаться вокруг кувшина в надежде вцепиться коту в глотку, как только позволят обстоятельства. — Цыц! — повторил Лжевидохин.
Однако он не мог уследить за собаками и за едулопами одновременно. Болотно-зеленые уроды, возбужденные суматохой до бешенства, не находили себе места, бурно вздымались их широкие косматые груди, бронзовые булавы так и ходили в руках, ярость застилала глаза. Вдруг кривоногий верзила бросился ни с того с сего на стоявшего в трех шагах кольчужника, ударил его коленом в спину, одновременно заламывая назад голову, чтобы сломать позвоночник. Несчастный, не издавши ни звука, выронил самострел и хрустнул, ахнули товарищи — беспомощно, как дети, на глазах которых выскочивший из кустов волк хватил братишку.