Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Шрифт:
– Товарищ Молотов заявляет, – подтягивая в очередной раз автомат, продолжал политрук, – наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами. Теперь всем ясна обстановка? Кто хочет выступить?
– Еще вчера все ясно стало, – сказал старшина Будько. – Вот ведь черт, третья война на моем счету. Опупеть можно.
Слишком примитивное отношение неграмотного старшины к правительственному заявлению политруку не понравилось, но он не стал делать замечание. Поднял Василя Грицевича:
– Что скажете вы, товарищ сержант, как представитель братской Белорусской Социалистической
– Какой я представитель? Я – снайпер.
– Свое отношение скажите.
Василь немного подумал и ответил:
– Ситуация понятная. Ничего хорошего, война началась. Фашистов надо бить, а не бегать и гранаты по кустам раскидывать. А соседи из стрелкового батальона без патронов сидят и пшенные концентраты сырьем грызут. Покормить бы их. Мы-то салом с сухарями позавтракали, спасибо Якову Павловичу. Заботливый у нас старшина. И одел нас нормально. Без шинелей в здешних местах ночью намерзнешься.
– При чем тут шинели? Как ты речь товарища Молотова понял?
– Как все. Будем воевать.
Высокий, спортивно сложенный сержант был отнюдь не простачком. Василь Грицевич закончил девять классов, работал до армии на железной дороге, собирался учиться в техникуме.
Ему не понравилось излишне торжественное, словно на большом собрании, выступление политрука. Он постоянно вспоминал о своей большой семье и с тоской думал, что не сегодня так завтра все они окажутся под фашистом. Сестренке семнадцать лет, красивая девка, а средний брат комсомолец. Коммунистический союз молодежи… немцы своих коммунистов сгноили, не пощадят и остальных.
Матери грыжу недавно вырезали, в больнице лежит. А ей под шестьдесят, как лечиться будет? И старший из братьев, Антон, в Минске мастером работает. Может, в армию призвали, а может, под бомбежку попал. Ведь говорится в заявлении, что бомбили Житомир, Киев, Севастополь и другие города. Минск тоже рядом с границей, меньше трехсот километров расстояние.
Делать замечание Грицевичу политрук не стал. Молчаливый белорус был явно чем-то раздражен. Кроме того, он хладнокровно и метко стрелял вчера в фашистов, чем сразу завоевал авторитет.
– Вы воюете лучше, чем выступаете перед товарищами, – с добродушной улыбкой пытался сгладить неловкую паузу Зелинский.
– Как умею, – буркнул снайпер, не реагируя на душевность политрука, похвалившего его.
А Будько, тот еще фрукт, пригревшийся возле Журавлева, ехидно шевельнул прокуренными усами и посоветовал:
– Вы, товарищ политрук, снимите автомат с плеча. Мешает он вам воспитывать личный состав. Бой-то в ближайшее время вряд ли начнется.
Подначивает старшина. Напоминает, как вчера Илья Борисович возле пулемета топтался и его пришлось менять. Авторитет политработника подрывает! На самом деле немолодой старшина Будько сильно умаялся и хотел поспать. Долгое выступление Зелинского его утомило. К счастью, подошел Журавлев, глянул на часы и озабоченно спросил:
– Заканчиваете, Илья Борисович? – И сразу, не дожидаясь ответа, приказал всем разойтись по местам. – Скапливаться нежелательно. Немцы с воздуха разглядеть могут. Мальцев, ты останься, разговор есть.
– Мне тоже можно остаться? – с долей обиды спросил политрук.
– Оставайся, если других дел нет.
– Дел у меня хватает, – начал было объяснять Илья Борисович. – Замначальника политотдела просил…
– После поговорим, хорошо? Слушай, Николай. От нас просили двух человек в помощь тыловикам. У них полуторку по пути на станцию немецкие самолеты повредили. А ты парень расторопный, в моторах разбираешься, даже машину водить умеешь. Помоги им, ну и охрану обеспечь. Возьми Петра Чернышова и шагай в штаб. Там тебя техник-интендант ждет.
Журавлев помялся и заговорил потише:
– И личная просьба. Я за жену переживаю. Узнай, если сможешь, ушел состав с эвакуированными? На станцию соваться нельзя, там немцы, но переезд «восьмой километр» в лесу по дороге находится. Может, обходчик или другие люди что-то знают.
– Выясню, Иван Макарович, – кивнул Николай.
– Я бы Андрея Щербакова послал. Но он в технике не разбирается.
– Выясню, – повторил Мальцев. – Не беспокойтесь.
Техник-интендант, невысокий, с кубарями в петлицах гимнастерки и пистолетной кобурой на ремне, только что имел неприятный разговор с начальником штаба отряда. Майор высказывал все, что думает о тыловиках. Напомнил, что отдают под суд даже за потерянную винтовку, а техник оставил на произвол судьбы целый грузовик с боевым имуществом и боеприпасами.
Техник-интендант из службы тыла был не так и виноват. Они ехали вдвоем с водителем и были обстреляны с воздуха. Пробило три колеса, радиатор, кабину. Полуторку кое-как загнали в лес. Жечь машину интендант не решился. В первый день войны многие еще не рисковали произносить слово «война» и действовать согласно боевой обстановке.
Теперь ящики с патронами и гранатами (если их не перехватили немцы) были бы очень кстати для скопившегося в лесу отряда. Двинулись в путь пешком, ни лошади, ни повозки начштаба не выделил.
– Для раненых не хватает. Да и опасно по дорогам раскатывать. Если все будет в порядке, назад осторожнее добирайтесь.
– А если нет? – невольно вырвалось у техника-интенданта.
Он был призван в армию недавно. На учебных курсах столько вдалбливали об уголовной ответственности за утерю имущества, что парень ожидал самого худшего. Начштаба, хорошо послуживший майор, вздохнул и лишь отмахнулся. Он видел за прошедшие сутки столько брошенных, неисправных или поврежденных машин, что пугать старательного тыловика не имело смысла.
Миновав охранение, зашагали по выбитой тележной колее. Если интендант больше думал о спасении вверенного груза, то Мальцев опасался засады местных боевиков. Немцы в каждую дыру еще не забрались, рвутся вперед, а хлопцы Степана Бандеры знают все тропы, и пощады от них не жди.
Оглядев помятого, толком не выспавшегося парня, Николай спросил:
– Товарищ техник-интендант, у вас пистолет хоть заряжен?
– Заряжен, – встрепенулся снабженец. – Не надо мне выкать, обращайся по имени. Олег меня зовут.