Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Шрифт:
На шум приблизился патруль. Свои, пограничники. Мальцева тоже узнали.
– Чего случилось?
– Я с шестой заставы. Вот эти рожи мне доверия не внушают.
Бойцы, понимая, что с патрулем шутить опасно, встали, подобрали винтовки, стали вынимать красноармейские книжки. Оказалось, остатки роты того же самого полка, куда входил батальон Зимина.
Прибежал куда-то отлучившийся лейтенант, совсем молодой.
– Сколько у вас людей? – спросил патрульный.
– Сюда пришли тридцать с лишним.
– Постройте
Оказалось в наличии человек на семь меньше, некоторые без винтовок. Пока патруль разбирался, Мальцев добрался до своих. Встретили, как будто год не виделись.
– Черныша убили, – сказал Николай и прислонил к дереву его винтовку.
– Что там произошло?
Выслушали невеселую историю, покачали головами, пожалели Петро Чернышова. Будько в сердцах выругался:
– Надо же было затеваться с этим ЗИС-5! Тут без вас целый обоз приблудился, и боеприпасы, и харчи. Даже артиллерией обзавелись.
– Насчет беженцев ничего не узнал? – спросил Журавлев.
– Ничего определенного. Кого-то успели отправить, но тянули до заявления Молотова. Не верили, что война началась. А затем, когда эшелоны на восток пустили, немцы железную дорогу разбомбили.
Чтобы успокоить капитана, стал объяснять, что многие двинулись своим ходом на восток. Немцы беженцев вроде не трогают. Глядишь, доберется Вера потихоньку до своих.
– Беженцы пешком, а немцы на колесах, – с горечью заметил Журавлев. – Тянули до последнего, не разрешали уезжать. Вот и мечутся по дорогам женщины да дети. Что, немцы с воздуха станут разбираться, где военные, а где бабы с детишками?
Николай промолчал. Успокаивать Журавлева бессмысленно. Все сам хорошо понимает. Пошел к ребятам, поговорили о невеселой обстановке.
Затем Мальцева отозвал в сторону начальник заставы. Туда же подошли политрук Зелинский, комбат Зимин и старшина Будько. Журавлев при всех избегал спрашивать Николая насчет общей обстановки. В воздухе висело слово «паникерство», Зелинского уже дважды вызывали к комиссару, требовали поддерживать боевой дух личного состава, пресекать панические разговоры.
– Ничего хорошего, – отрывисто, стараясь избегать ненужных эмоций, докладывал сержант. – На дорогах немцы. Наши автомашины подбитые, почти все с грузом, некоторые в исправном состоянии брошены. Убитые по обочинам лежат, хоронить некому. Повозки бросили, а на лошадях в тыл убежали.
– Вы-то как прорвались?
– Случайно. Да и то двоих потеряли. Оба диска израсходовал. Петро тоже в немцев стрелял, молодец парень.
– Значит, дороги для нас закрыты? – уточнил Зимин.
– Большой группой пробиться можно. Танков я не видел. Отдельные части, обозы, в общем, второй эшелон. Саперы на нас даже не глянули, куда-то понтоны торопятся доставить. Думаю, кольца пока сплошного нет. Прорваться можно, особенно ночью.
– Куда прорваться? Мы не в кольце, – заявил политрук Зелинский. – Части Красной Армии ведут бой. Что, артиллерии не слышите?
– Неизвестно, чья артиллерия огонь ведет, – хмуро заметил комбат Зимин. – Я наших пушек что-то поблизости не видел.
– Глаза пошире откройте, товарищ капитан.
– Вон, твари, опять летят, – показал на тройки немецких бомбардировщиков Будько. – Откуда у них столько самолетов?
– У нас не меньше, – заявил политрук.
Искренности в его восклицаниях не слышалось. Комиссар отряда подстегнул политруков, вот они и демонстрируют уверенность. Спор Журавлеву не понравился.
– Ладно, Николай, иди, перекуси и принимай отделение. И строго соблюдать маскировку. Хотя черта с два такой табор незаметным останется. Люди голодные, костры жгут, еду варганят. Командиров не хватает.
– А у начальства какой настрой? – спросил Кондратьев.
– Платонов собирал нас. Считает, что в ночь надо пробиваться к своим. Комиссар и начальник штаба предлагают подождать подхода воинских частей. Обороняться, мол, есть чем. Тысячи полторы штыков, пушек штук пятнадцать, боеприпасы появились.
– А тут наконец штаб полка отыскался, – добавил Федор Зимин. – Пока метались – под бомбежку попали, едва от танков ушли. Батальон худо-бедно с собой привели и тыловую шушеру. Правда, артиллерию и минометы где-то утопили. Пугнули их крепко, водкой успокаиваются.
– Командир полка ваш тоже на прорыв не слишком настроен, – сказал Журавлев.
– А-а, ни рыба, ни мясо, – отмахнулся Зимин. – Рапортовать зато четко научился и командиру дивизии в рот заглядывать.
– Не слишком ты его любишь? – усмехнулся Журавлев.
– Что он, баба, чтобы его любить? Командуй, порядок держи, а не плетись на поводу.
Мальцев вернулся в свое отделение. Посидели, покурили вместе с Андреем Щербаковым, Василем Грицевичем, Костей Ореховым. Четыре сержанта, помощники начальника заставы.
К древней горной пушке, стоявшей неподалеку, прибавилась батарея новеньких, зеленых, как ящерицы, полковых «трехдюймовок».
– Есть чем фашистов встретить, – сказал Щербаков. – У Зимина два «максима» появились, гранаты людям раздали.
– Норы выкопали поглубже, – в тон ему продолжил Грицевич. – Ничего мы тут не высидим. Правильно, что начальник отряда прорываться решил.
– Правильно, – согласился долговязый комвзвода Кондратьев. – От такого бесцельного сидения одна только неразбериха.
Подошла группа красноармейцев во главе с лейтенантом и здоровяком с петлицами старшего сержанта.
– Ба, старые знакомые, – усмехнулся Мальцев. – Не дали вам в кустах отсидеться.
– Мы погибших хоронили, – веско заметил старший сержант, который, судя по всему, верховодил в группе. – Вливаемся отдельным взводом в батальон капитана Зимина. Где он находится?