Пограничники

Жуков Дмитрий Анатольевич

О себе они уже не думали. Лишь бы маленького Толю молоком напоить.

— Пусть Погорелова попросит, — сказала Лопатина, доставая деньги, которые дал ей на дорогу муж.

— Хозяйка, а хозяйка! — нерешительно позвала Погорелова.

На ее зов из-за хаты вышел высокий огненно-рыжий человек с лицом, еще мокрым от умывания.

Уже одна его серо-зеленая шапка с двумя рожками над куцым околышем насторожила женщин. Сбитая на затылок, она была украшена каким-то блестящим новеньким значком. Это был «тризуб» — знак украинских националистов.

Если

бы среди женщин был кто-нибудь из галичанок, то они сразу бы по этой шапке-«мазепинке», какую носили «украинские сичовые стрельцы», служившие австрийцам в первую мировую войну, определили, что за человек подошел к ним. Но все три женщины еще мало жили в Западной Украине, не знали ни местных обычаев, ни истории этого края и поэтому спокойно ожидали этого долговязого в рогатой шапке.

— Вам чего?

— Хлопчик больной. Молока продайте! — сказала Погорелова, кивая на спящего Толю.

— А вы откуда? — спросил рыжий в «мазепинке».

Позже они узнали, что его зовут Иван Кней. Уроженец Бабятина, он был прислан на пополнение созданной немцами украинской полиции.

— Мы… из Сокаля! — некстати вмешалась Гласова.

— Из Сокаля? А почему грязные такие? Не врите, сознайтесь: откуда?

Проклиная себя за остановку у плетня, женщины молчали.

— Пойдем, что ли! — упрямо встряхивая волосами, сказала Гласова. — Раз им жалко кружку молока продать, не будем упрашивать! — и шагнула в сторону дороги.

— Стой! — во всю глотку закричал Кней. — Я тебе дам «па-а-айдем»! Откуда, говорите? Ну? С заставы, верно? — И он ухмыльнулся, довольный догадкой…

…После долгих мытарств по фашистским застенкам, после побоев, издевательств женщины тринадцатой заставы были отправлены на жительство под надзором в Скоморохи.

Первой приютила в Скоморохах женщин с заставы семья бывшего счетовода колхоза Петра Баштыка.

От него женщины узнали, что красный флаг над заставой вился до 2 июля 1941 года. Лишь в этот день немецкие саперы с помощью подкопа подвели к заставе большую мину, и грохот взрыва потряс остатки дома, подымая вверх целые куски его фундамента и огромный столб кирпичного крошева.

Потом все затихло, и ни одного выстрела в районе фольварка жители больше не слыхали.

Фашисты строго-настрого запретили мирному населению приближаться к заставе.

Холодной осенней ночью в это страшное время установления «нового порядка» на землях Сокальщины Евдокия Гласова отважилась пробраться к развалинам тринадцатой заставы. Вместе с ней туда отправились Петр Баштык и Погорелова. Первым через окошко спрыгнул в подвал заставы Петр Баштык. Он помог спуститься туда и женщинам.

Полуистлевшие матрацы были завалены обломками кирпича. Доски, на которых некогда сидели пограничники, были перевернуты или разбиты. Чиркая перед собой спичками, Петр Баштык помог Гласовой пролезть в узенькую дыру в стене, в тот самый отсек, где она оставила тело своего мужа.

В

полной темноте Гласова сломала одну за другой несколько спичек. Наконец ей удалось зажечь огарок церковной свечки. Пламя, растопляя воск на фитиле, увеличивалось, и при его дрожащем, зыбком свете Гласова нашла высохшее тело мужа. Все еще была забинтована простыней его голова. Почти вся одежда истлела.

Гласова осторожно приподняла легкое, почти невесомое тело мужа. Она обыскала остатки его одежды и нашла в одном из карманов плотный кожаный бумажник. В нем партийный билет и алое, покрытое темными пятнами крови воинское удостоверение младшего политрука пограничных войск НКВД Павла Гласова. Здесь же была и кандидатская карточка ленинградца Галченкова.

Все эти документы Евдокия Гласова сберегла в потаенном месте. Как только в июле 1944 года авангардные части Советской Армии ворвались в Сокаль, отбрасывая гитлеровцев дальше, за Буг, она пошла разыскивать среди работников, прибывших вместе с передовыми частями 1-го Украинского фронта, нового секретаря Сокальского районного комитета партии. Она вручила ему, представителю партии, воспитавшей защитников тринадцатой заставы, два партийных документа коммунистов-пограничников.

Все это случилось спустя три долгих года, когда она смогла свободно ходить по улицам Сокаля, не страшась немецких фашистов и их прислужников.

В ту же страшную осеннюю ночь 1941 года ей удалось с помощью Петра Баштыка вытащить тело мужа из-под развалин заставы и похоронить его на старинном сельском кладбище.

…После того как стаял снег с полей, 25 апреля 1942 года жены пограничников пришли сюда снова.

Семь могил разрыли Погорелова и Лопатина в поисках своих близких. Погорелова ходила и к мосту возле хутора Ромуш. Но найти труп мужа ей не удалось.

В лощине около заставы, где некогда Алексей Лопатин переговаривался с крестьянками из Скоморох, приползшими с хлебом для пограничников, женщины заставы нашли большую братскую могилу. Сверху в ней, чуть-чуть присыпанное землей, лежало тело слесаря Ковровского экскаваторного завода лейтенанта Алексея Лопатина, с честью выполнившего свой долг перед Родиной.

Женщины перенесли прах лейтенанта Алексея Васильевича Лопатина на старинное сельское кладбище и похоронили его под кустом сирени, рядом с могилой политрука Павла Гласова.

Обе могилы, как и повсюду на Украине, сейчас покрывает густой пеленой стелющийся низко по земле барвинок. У него блестящие темно-зеленые листочки. Весной в густой зелени барвинка появляются кое-где благородные спокойные голубые цветочки. Они похожи на цвет чистого, безоблачного неба, что голубеет над Западным Бугом.

…Поля уже щетинятся колючей, низко подстриженной соломой. Наша машина мчится по тому самому большаку, по которому некогда вез арестованных женщин тринадцатой заставы из Стенятина в Сокаль украинский националист Иван Кней.