Погром в тылу врага

Зверев Сергей Иванович

– Да, я слышала, что русские в Хургаде часто *censored*ганят… – Она подумала и снова подалась к нему, хотя особо разлеживаться было некогда.

– Любишь спать с женщинами? – неодобрительно покосился на него делающий утреннюю разминку Крутасов.

– А ты не любишь? – парировал Олег.

– Я люблю только борщ и Родину, – фыркнул товарищ, вздымая над головой увесистую корягу. – А что касается уморенной дамочки, то никогда бы не подумал, что… тебе нравятся работы Пикассо.

– Не знаю, как насчет Родины и альтернативной женской красоты, а вот борщ бы сейчас пошел «на ура», – вздохнул Максим. Одной рукой он растирал опухшую от сна физиономию, другой вытряхивал из рюкзака все, что

имело хотя бы смутное сходство со словом «провиант»: какие-то вафли, печенюшки, скрученный женскими косами сыр. По хвойным окрестностям лазил одутловатый и угрюмый Оленич, занимаясь важным делом: перетирал пальцами хвою и получившейся массой пытался почистить зубы. Взять из части зубную щетку и все ей сопутствующее он, конечно, забыл. Ворошился мятый лапник, из небытия возникала ошарашенная физиономия рядового Загадкина, обретшая осмысленность лишь после того, как узрела так называемые продукты.

– И не мусорить мне тут за границей, – предупредил Олег, отломил кусок сыра и, пережевывая его крепкими зубами, отправился в кусты.

«Кирпич» марки «Филипс» и не думал разряжаться. Он набрал по памяти номер, выданный чекистами для связи, и стал терпеливо ждать, пока на том конце соизволят отозваться.

– Это служба судебных приставов? – поинтересовался он, когда откликнулась женщина.

– Минуточку, сейчас я вас переключу.

Прошло секунд пятнадцать, во время которых он вдоволь насладился пронзительным творением саксофониста Кенни Джи. Прозвучал знакомый деловитый голос:

– Олег Петрович?

– Мы говорим открытым текстом… Егор Борисович, если не ошибаюсь? – Он узнал Каменецкого – коллегу Зиновьева.

– Но вы же звоните в службу судебных приставов? – Голос сотрудника спецслужбы был ровен и серьезен.

– Безусловно, – согласился Олег. – Докладываю: комплекс мероприятий проведен, оба объекта находятся в составе членов комиссии.

– Прекрасно… – Ровный голос дрогнул, участившееся дыхание выдавало волнение. – Нам поступила информация, что на объекте, мониторинг которого вы произвели, ночью было не очень спокойно. Руководство волновалось… С обоими объектами все в порядке?

– Думаю, да. Если не считать, что один из объектов оказался женщиной… Это нормально?

– Это то, что нужно. Воздержитесь от вопросов и упреков. Где вы сейчас находитесь?

– Боже, да в лесу… – надоело шифроваться и пороть всякую чушь.

– Конкретнее?

– Семьсот метров от объекта на север и триста на восток.

– Отлично. Двигайтесь в восточном направлении, никуда не сворачивая. Вам нужно пройти чуть более семи километров. Наши люди на границе вас перехватят. Конец связи, Олег Петрович. Руководство довольно вашей работой.

А вот это было опасно. Разговор могли перехватить американские или латвийские спецслужбы и принять меры. Но ничто в этом мире не делается мгновенно. Он убрал телефон подальше в штормовку, вернулся к товарищам, которые энергично растаскивали еду по желудкам.

– Вы что, сюда жрать приехали? – возмутился Олег. – Живо выдвигаемся. Дожуете по ходу. Включай свой девайс, Шура, – кивнул он на тесак, которым Крутасов шинковал пивную закуску, приобретенную еще в «довоенное» время в Такспилсе.

Ночь прошла недаром. Сил прибавилось. Джоанна бодро семенила, закусив губу, и временами косилась на «куратора». Загадкин, напичканный аспирином, за ночь не загнулся, даже не кашлял, правда, выглядел слегка обалдевшим, и обмундирование на нем ниже пояса стояло колом. Он исправно шагал вместе со всеми и вскоре заныл, седлая любимого конька: мол, повсюду, блин, одни офицеры, поговорить не с кем, тоска смертная. Он бы с дамочкой поговорил, но по-русски она не шарит, а из английского он помнит лишь одну фразу, состоящую

из двух коротких слов. И сомнительно, что, если он начнет с них беседу, это поспособствует развитию российско-британской дружбы. На втором километре он начал спотыкаться, хвататься за деревья. Оленич злорадно посоветовал ему подобрать «пару палок» и как бы невзначай покосился на Джоанну, которую смутили не слова, а взгляд.

В целом, темп движения нареканий не вызывал. Крутасов протаптывал тропу в хвойных зарослях. Временами хвойник переходил в разреженный осинник, и скорость возрастала. Первые три километра прошли как по маслу. Затем деревья стали разрежаться, запахло простором, потянулись кустарниковые кущи высотой чуть больше человеческого роста. Но и они пошли на убыль, заколосилась трава, мелькнула дорога. Обычная накатанная грунтовка. Она тянулась с севера на юг, параллельно границе – во всяком случае, в данном квадрате. Крутасов собрался перебежать проезжую часть, как вдруг попятился, рухнул пластом, стал усердно давать отмашку, чтобы откатывались подальше.

Десантники попятились обратно в кусты. Прерывисто гудел мотор. И только успели рассредоточиться и пригнуть бестолковые головы подопечных, как напротив остановилась полицейская машина – вечный источник раздражения в этой благословенной стране. Из машины высадились трое крепких мужчин в полицейских бушлатах и форменных кепи, стали озираться. Олег ругнулся про себя. Вероятно, в операции задействовали не одну машину, хорошо, хоть не все собрались в одном месте…

– Блин, – запыхтел на левом фланге Оленич. – Зря я, наверное, чистил зубы…

– Ты серьезно? – удивился Максим. – Ты считаешь, что эти трое гражданских достойны нашего внимания?

– Я говорю, что зря я чистил зубы, – возразил Оленич. – Хреново во рту. Словно мыла пихтового наелся…

– Товарищи офицеры, будьте людьми, дайте оружие… – заныл Загадкин. – У вас же до хрена его, чего вы жметесь? Я солдат, я на службе, мне положено оружие.

– Заткнуться тебе положено, – отрезал Крутасов. – Оружия, блин, захотел. Лежи и не трынди, мал еще для таких бродилок и стрелялок.

Латвийские полицейские смотрелись, конечно, убедительно, но особого желания жертвовать собой на их физиономиях не читалось. Один отстегнул от пояса рацию, что-то доложил, видимо, отправил рапорт о прибытии на место. Выслушал приказ, поморщился, пристегнул рацию обратно. Трое полицейских извлекли из кобур вороненые «глоки», встали цепью и, зачем-то пригнувшись, на цыпочках засеменили в кусты.

– В атаке сборная Латвии… – глумился Оленич. – Нападающий проходит по правому краю… Удар…

Глаза полицейского смотрели куда угодно, только не под ноги. Он не заметил, как что-то привстало в высокой траве, гибкое тело перепрыгнуло на руки, вытянутая нога совершила стремительный разворот по радиусу… И ноги копа в результате лихой подсечки подлетели выше головы. Не успел он завопить от ужаса, как его уже оседлал сияющий диверсант и занес кулак. «Принуждение к миру» состоялось быстро и показательно. Остальные тоже наслаждались. Это чем-то напоминало избиение младенцев. Крутасов швырнул в «своего» автомат, чтобы избежать шальной пули, совершил беспримерный прыжок из положения лежа, вывернул руку, надавив на локоть своим локтем, а когда того согнуло в три погибели, хорошенько дал носком в живот. Оставался третий, он жалобно выл, *censored*л ногами, извивался во все стороны, а Максим сжал ему кисть мертвой хваткой и безжалостно гнул, пока пальцы несчастного не соприкоснулись с внутренней стороной запястья. При этом он строго и принципиально смотрел противнику в глаза. Потом сделал подножку и поднял выпавший пистолет. Тот орал от поглощающей боли, горел открытым огнем, катаясь в траве на пятой точке.