Шрифт:
Глава 1
Вулканов закрыл книгу, потянулся к ночнику и погасил свет. Люба уже давно спала, сморенная усталостью. Комната погрузилась в кромешную тьму, и суета прожитого дня стала реальностью. А реальность была такова: отношения со Стеллой зашли слишком далеко, и это начинало отражаться на работе.
Главе Отдела особого назначения, специалисту по борьбе с международным терроризмом и одному из лучших восточно-европейских сыщиков такие вещи не позволялись. По очень простой причине: малейшая ошибка могла привести к преждевременной и, скорее всего, ужасной смерти.
Вулканов встретился со Стеллой во время расследования убийства порно-звезды Эвы Курсиппе. Черноокая красавица была подругой покойной и в то время работала стриптизершей в баре для
В процессе расследования Вулканов близко познакомился с соблазнительной стриптизершей. Слишком близко: до боли в паху, до боли в сердце. В последнее время его любовь к Стелле превратилась в наваждение: он думал о ней постоянно, и эти мысли заполняли все его существо, как и доселе не известная ему патологическая страсть. У Вулканова было много женщин, но Стелла оказалась первой настолько страстно желанной. Вулканов не знал, чего от нее ожидать. Все в ней было непредсказуемо и остро соблазнительно: работа в ночных клубах, неожиданные поездки за границу, тонкий золотой поясок, который она всегда носила на талии, внезапные приливы ревности, когда она без всяких причин выталкивала его из своей квартиры, обвиняя во всех грехах, и через полчаса звонила с извинениями. Такая импульсивность характера и привлекала, и нервировала Вулканова. По роду деятельности он нуждался в распорядке, в обыкновенной ежедневной рутине, он не мог успешно функционировать в другом режиме. Малейшие отклонения от графика приводили к потенциально непоправимым ошибкам.
Хорошо бы было от нее избавиться, однако он не мог представить существования без Стеллы, а мысли о том, что она в один прекрасный день просто уйдет к другому, сводили его с ума. Между собой они называли свои отношения «дружбой», хотя Вулканов уже не мог скрывать за притворным хладнокровием бешеную ревность, от которой он мучился больше, чем от поглотившего его желания.
Иногда он напивался до чертиков и швырял телефон, к которому непроизвольно тянулась рука для того, чтобы набрать заветный номер и услышать ее голос или дыхание, чтобы потом сорваться среди ночи и нестись к ней на бешеной скорости, пренебрегая светофорами и чувствуя себя безумно молодым. Он начинал раздеваться еще на лестнице, как сумасшедший, перескакивая с одного этажа на другой, и, когда она открывала дверь, он, не говоря ни слова, хватал ее в объятия и в приступе бешеной страсти обрушивался вместе с ней на расшатанную, измученную любовью кровать. После первого оргазма на него накатывалась вторая волна и безумная третья, когда все исчезало и оставалось только ее гибкое тело и его тяжелая, неуемная страсть. Потом они долго курили, потом все начиналось сначала. Так уже продолжалось полгода, и конца этому не было видно.
– Ты чего-то похудел, Валь, – заметил как-то Георгий Конев, его напарник и заместитель в Оон – Отделе особого назначения, которым руководил Вулканов. – Все в порядке у тебя?
– А что со мной сделается? – соврал Вулканов.
По правде говоря, все было в страшном беспорядке. Временами ему хотелось наглотаться таблеток и уснуть на несколько лет, чтобы потом проснуться и начать новую жизнь со всеми ее гадостями и прелестями, ну и, разумеется, без Стеллы. При этой мысли у Вулканова выступала испарина на лбу, а на глаза накатывались слезы. «Что ж я ее люблю так, гадюку мерзкую?» – вопрошал он в ночи у громоздкого гардероба. Там, на дне, в обувной коробке были спрятаны кружевной лифчик Стеллы, помада, выскользнувшая из ее сумки, а в плоском серебряном портсигаре – самое дорогое: фотографии Стеллы, выкупленные им у хозяина «Жар-Птицы», той самой сауны, которая вечером превращалась в стриптиз-клуб, где девушка работала танцовщицей. Именно там и началось знакомство Вулканова со Стеллой. К этим предметам Вулканов возвращался, когда не видел свою любимую в силу занятости или ее капризного характера, и более не мог сдерживать желания. Здесь же в розовой упаковке лежали какие-то несусветно дорогие духи из Парижа. И не просто из магазина, а с парфюмерной фабрики, где уникальную композицию создали специально для Стеллы, после внимательного изучения ее фотографии. Хотя поначалу она отказывалась от подарков. Принимала только цветы.
– Нечего меня покупать, я танцовщица, а не путана какая-нибудь.
– Знаю, звездочка ты моя, – почти рыдал Вулканов, целуя ее смуглую грудь и вытаскивая из-под подушки очередной нарядно упакованный сверток.
Но это было давно. Постепенно она привыкла к подаркам, а он – к постоянным уговорам.
Стелла для Вулканова, выросшего в нищете детдома, была первой женщиной, для которой ему ничего не было жалко. Он уже предложил ей в полное пользование квартиру, «Мерседес» последней марки и дачу в Загорянке, но Стелла отказывалась принять его дары, давая понять, что более всего дорожит своей независимостью.
Кроме материальных ценностей, у Вулканова ничего для нее не было и не могло быть. Он знал, что такие женщины, как Стелла, рано или поздно уходят от любимых мужчин. «И что тогда? Разрыв сердца от несчастной любви? Нет уж, увольте, не говоря уже о том, как к этому отнесутся наверху». Сыщикам его масштаба вообще не рекомендовалось заводить семью, а тем более с танцовщицами-стриптизершами. Брачными узами они могли связать себя только по приказу начальства – для спецзаданий, например. А работу свою Вулканов любил так же сильно, как и Стеллу. Ему становилось жутко, что его карьера может прерваться по какой-то иной причине, чем его собственная смерть.
Он услышал, как Люба что-то пробормотала во сне и перевернулась на другой бок. Люба – его любовь, его боль, его сотрудница, один из лучших специалистов. На нее он всегда мог положиться. Люба перебралась к нему три месяца назад. Вулканов до сих пор не мог сам себе поверить: до Любы он никогда и ни с кем не съезжался. Жил всегда один. А вот ей не смог отказать: это то, что она захотела «для соблюдения хоть какого-то порядка в жизни и трудовой деятельности», и Вулканов без долгих колебаний распахнул для нее двери своей квартиры. Он также знал, что ради него она бросила Дмитрия Назарова – хорошего мужика, пилота, который, по слухам, не выдержал и уехал из Москвы, чтобы навсегда порвать с Любой.
Однако люди, которых Вулканов попросил посмотреть, «где там и что этот Назаров», сообщили, что уехал он временно и не так давно вернулся в Москву. Он сменил квартиру и даже иногда позванивал Любе. Вулканову все это не понравилось, но Логиновой он не сказал ни слова. Это была ее жизнь, а у него времени не было даже на свою собственную. Только ночью, возвратившись домой, он позволял себе отдохнуть, но Люба в это время уже спала. Их близость обычно происходила рано утром, когда они, полусонные, сливались друг с другом и радовались этой ранней любви, после которой снова засыпали, не разжимая объятий.
Вулканов встал и, набросив халат, вышел на балкон. До него доносился приглушенный шум уснувшего города. Прохладный ночной ветерок приятно освежал лицо. Он вспомнил последнюю встречу со Стеллой, и к нему вернулся неприятный осадок от ее небрежных слов: «Когда увидимся в следующий раз? Откуда я знаю? Время будет – увидимся». Как будто у нее меньше времени, чем у него. «Какая же она сучка эгоистичная», – выругался в сердцах Вулканов.
Он вернулся на кухню. Часы показывали полночь. Вдруг на память пришел совет старого друга-разведчика: «Не прет – слушай полночь. Полночь подскажет». Он достал из холодильника бутылку водки, налил четверть стакана и начал делать свой любимый бутерброд: белый хлеб, намазанный толстым слоем масла и майонеза, кусок салями, наверх кружок сыра, густо посыпанный перцем. Он опрокинул рюмку и закусил. Через несколько минут наступило давно желанное облегчение. «Схожу к бабке какой-нибудь. Старые аппаратчики всегда гадать ходили, а Сталин с Мессингом вообще не расставался», – подвел он итог своим размышлениям.