Похищение Европы
Шрифт:
Говорят, когда муж и жена много лет живут вместе, они становятся похожи друг на друга. Командор и тётя Лариса похожи, особо роднит их хитринка в глазах и не стариковская готовность к шуткам. Оптимистичная такая парочка.
– Опять Гондурас беспокоит? – «Какая женщина» поочерёдно оглядывает нас, обмахиваясь как веером номером «АиФ». – Смотрю, пивком балуетесь?
– С чего взяла? – округляет невинные глаза Командор.
– А анчоусы так… – она пренебрежительно шевелит пальцами, берёт из пакета кусок рыбы, откусывает с самого кончика. – На сухую грызёте?
– А на сухую это преступление?
– Не преступление, но колпачок от бутылки я бы на вашем месте спрятала. Кто-то утром жаловался, что у него желудок болит. Или мне показалось?
Командор берёт со стола колпачок от пивной бутылки, небрежно подбрасывает его в ладони и бодро расправляет спину, отчего его голова поднимается над скошенной из-под абажура размытой границей света, вязнет в густых тенях, – будто в фотошопе потянули в обратную сторону ползунок освещённости.
– Это не тебе, это мне показалось, что болит. Ложная тревога.
Тётя Лариса плохо говорит по-молдавски, поэтому общаемся мы с ней только на русском языке. С Командором я тоже разговариваю на русском, а с дядей Павлом на румынском…
Стоп! Не забывать о политкорректности!
Политкорректность по-молдавски, это когда ты называешь в одной компании наш язык молдавским, а в другой – румынским, чтобы никому обидно не было. Оказывается, и такое бывает: язык, которому сотни лет, никак не может определиться, как ему называться.
Одни говорят, что молдавский язык это такая же глупая выдумка, как и современное Молдавское государство. Другие твердят, что в те времена, когда Штефан чел Маре говорил и писал на молдавском и был властелином Молдавского княжества, Румынии и румынского языка даже в проекте не было. На этой почве и поселился в душах разлад.
Дядя Павел уверяет, что молдавский язык пытаются упразднить – вычеркнуть даже воспоминания о нём. Сам дядя Павел говорит на молдавском языке и никогда на румынском не заговорит.
Иногда ему возражают:
– Как не заговоришь? Вот же – уже говоришь.
– Я говорю на молдавском, – гнёт свою линию дядя Павел.
– А в чём разница? – спросят его.
– Разница в названии. Молдавский язык был раньше румынского, и не пытайтесь меня переубедить. Знаю я все эти ваши словесные выкрутасы.
Командор русскоязычный, поэтому лишь пожимает плечами:
– Ваш язык вы и разбирайтесь, а то скажете, что лезу не в своё дело.
Я тоже русскоязычный и не лезу не в своё дело, но раз дядя Павел свой выбор сделал, я должен этот выбор уважать.
Итак, с дядей Павлом я общаюсь на молдавском языке, а вот когда мы встречаемся втроём: дядя Павел, Командор и я – это надо слышать. Говорим по-русски, потом дядя Павел по привычке обращается ко мне на молдавском и Командор, сам того не замечая переходит на молдавский. Заходя в дебри рассуждений и не в силах подобрать нужное молдавское слово, я снова перехожу на русский. Так и кочуем с одного языка на другой, порой не замечая перехода.
Пока тётя Лариса лениво читает нотации Командору, на выдвижной полке рядом с клавиатурой просыпается мой смартфон. Хватаю его, пока никто не засёк засветившееся на дисплее имя.
На том конце – мелодичный женский голос:
– Деды не задолбали ещё? – а в другое ухо льётся тоже мелодичный, но более строгий голос тёти Ларисы: – Вот ты и стараешься, чтобы заболело. Осень не за горами, а там – сезонное обострение.
– Э-э… – неловко тяну я и изо всей силы плющу смартфоном ухо, превращая его в присоску, чтобы голос абонента не прорвался к старикам. – Нет, всё нормально.
– Так пиво же, – приходит на помощь Командору дядя Павел, нагибаясь и вытаскивая стакан из сумрака, в котором прячется системник.
– А меня задолбали, – говорит голос в трубке. – Чем вы там столько времени занимаетесь?
– Вот именно. – Тётя Лариса сторонится, чтобы пропустить меня. – Как раз пиво бьёт по организму сильнее водки.
– Э-эм… – Я протискиваюсь между тётей Ларисой и сидящим верхом на стуле дядей Павлом. – Как тебе сказать… Нормально всё.
– Мама? – спрашивает меня в спину тётя Лариса.
– Ага, – вру я.
– Привет передай.
Поднимаю ладонь, мол, передам и выхожу из комнаты.
Моя мать работает в Италии, и я не видел её уже четыре года, разве что на экране смартфона. Она находится там нелегально, поэтому приезжать домой хотя бы раз в год не имеет возможности, иначе, обратно уже не сможет уехать. Говорит, ещё немного денег накопит и вернётся домой. Год-полтора максимум.
Отец – инженер по образованию – года три находится в России. Неплохо устроился, сколотил свою строительную бригаду. Работает официально, ни от кого не прячется, поэтому в отличие от матери приезжает домой на Рождество и на Пасху, когда в России длинные праздники. Так что у нас по современным молдавским меркам «нормальная» такая семья – по скайпу.
Прикрыв за собой кухонную дверь, тихо, но сердито говорю в трубку:
– Чего разоралась? Хочешь, чтобы они услышали?
– Ничего я не орала. Нормально говорю.
– У меня динамик такой, что на всю комнату слышно.
– Да, они всё равно глухие как тетерева. Ты отправишь их однажды? Я уже полчаса, как из ванны вылезла, сижу дура дурой.
В кухне полусумрак. С одной стороны – рифлёное стекло кухонной двери, густо засеянное из прихожей искрами преломлённого электрического света, с другой – окно, в которое сквозь вертикальные жалюзийные жабры скупо цедится зеленоватый неоновый свет.
– Куда отправлю? – с сомнением говорю я. – Они только пришли.
– И что мне делать?
– Потерпеть можешь?
– Могу, но не больше пятнадцати минут.
– А потом?
– Пойду куда-нибудь, – голос в трубке приобретает игривые нотки. – Я женщина свободная.
– А чего так? Развод получила?
– Типун тебе на язык! Временно свободная.
– Ладно, потерпи, сейчас тётя Лариса их разгонит, она это умеет. Давай! Перезвоню.
Потирая раскрасневшееся ухо, возвращаюсь в комнату, где старики перетирают всё ту же тему: