Похищение Европы
Шрифт:
Зорин с ним не церемонился — в двух словах объяснил суть дела и велел выполнять, а на испуганный вопрос «как?» ехидно ответил:
— Каком книзу, дружок. Или кверху — возможны варианты. Выбирай сам, меня интересует результат.
И он знал, что результат будет — независимо от того, какой вариант выберет завравшийся сынок заворовавшегося папаши.
Белову редко снились сны, особенно в последнее время. А может быть, и снились, но он их быстро забывал — сразу после пробуждения.
В ту ночь он проснулся от далеких раскатов,
С улицы доносился шум листвы; тяжелые, но пока редкие капли дождя гулко ударяли по стеклу.
Белов повернулся на другой бок. Первой неосознанной мыслью было укрыть Лайзу потеплее, спрятать ее от разгулявшейся стихии; он протянул руку, и пальцы нащупали… пустоту.
Легкая дрема, до той поры еще туманившая рассудок, исчезла без следа. Белов рывком вскочил и воскликнул:
— Лайза!
Шум листвы за окном усилился, словно пытался ему что-то сообщить, но любимого голоса Белов так и не услышал.
— Лайза! — повторил он, подходя к выключателю, хотя уже чувствовал, что это напрасно — девушки в комнате не было.
Александр не понимал, что с ним творится, откуда взялось ощущение тревоги и неотвратимо надвигающейся беды? Если разобраться, мало ли кто встает по ночам? И мало ли для каких надобностей?
Белов щелкнул рычажком выключателя, и комната озарилась мягким приглушенным светом. Та сторона постели, где спала Лайза, была смята. Александр машинально провел ладонью по простыне — льняная ткань уже успела остыть.
Белов схватил джинсы и, путаясь в штанинах, натянул их на голое тело. Он выскочил в маленький узкий коридор, соединявший комнаты, — в отличие от первого этажа, где они располагались изогнутой анфиладой, здесь все спальни были изолированы — и увидел белую стремительную тень, мелькнувшую в темноте и тут же пропавшую.
— Лайза! — Белов старался не повышать голос, чтобы не разбудить остальных обитателей митрофановского особняка, но у него это не очень хорошо получалось.
Тень больше не появлялась. Белов прислушался — еле слышно пропели половицы, и стало тихо. Только ветер завыл с новой силой.
Следующий звук, заставивший его насторожиться, донесся снизу. Отчетливый скрип несмазанных петель. Белов бросился к лестнице.
Саша рисковал поскользнуться на истертых чугунных ступеньках и сломать себе шею, но его это не останавливало. Преодолев витой пролет, Белов побежал в сторону центрального зала. Дверь оказалась заперта. Нелепо было предположить, что Лайза потихоньку вышла в зал и каким-то чудом умудрилась заложить за собой тяжелый железный засов — с обратной стороны.
«Значит… Она пошла в другую сторону». Белов двинулся в противоположном направлении, переходя из комнаты в комнату. Под потолками здесь висели слабые электрические лампочки, но сейчас они не горели; общий выключатель находился на распределительном щите, в центральном зале, а у Белова не было времени на то, чтобы включать свет. Через узенькие вытянутые окошки в анфиладу врывались голубоватые отсветы молний. Гроза уже вовсю бушевала над особняком, постепенно смещаясь к морю.
Днем эти комнатки выглядели крошечными, почти игрушечными, но сейчас почему-то казались огромными. Ночью, в отблесках грозы, дом купца Митрофанова никак не напоминал подводную лодку. Витек был прав: сравнение с рыцарским замком напрашивалось само собой. Белов чувствовал себя отчаянным смельчаком, в поисках любимой пробравшимся в грозную крепость.
Молнии сверкали все чаще и чаще; паузы между ними длились не более двух-трех секунд, а гром следовал сразу, без малейшего промежутка. Белову казалось, что некий злобный великан взобрался на крышу и без устали колотит чудовищными кулаками по железу кровли.
Но даже в этом грохоте Саша вдруг безошибочно различил тонкий протяжный вой. Он походил и на стон, и на плач одновременно, хотя не был ни тем, ни другим. В нем таилось что-то еще, помимо жалобы и боли. Что-то… Угрожающее?!
Белов уже достиг дальнего левого угла особняка — места, где анфилада поворачивала в последний раз, чтобы завершиться тупиком.
Гроза уходила, вспышки молний били в спину; всякий раз Белов видел свою гигантскую тень, распластавшуюся на полу.
Внезапно он уловил еле заметное голубоватое свечение, исходившее от левой стены. На ней возникли причудливые светящиеся линии, с трудом пробивающиеся сквозь толстый слой свежей побелки.
Очередная вспышка молнии поглотила слабое свечение. Картинка потонула в мертвящем блеске. Белов зажмурился в надежде, что глаза быстро привыкнут к темноте, и он снова сумеет различить узор на стене. Но ждать было некогда.
Впереди оставалась еще одна комната, а за ней — последняя, с огромной печью. Оттуда послышался шорох, и Белов, на время позабыв про узор, бросился вперед.
Между тем вой усилился. Александр был готов поспорить на что угодно, включая и губернаторское кресло, что тональность этого странного звука изменилась. Он стал ниже и глуше. Угрожающие нотки проявились более отчетливо.
— А-у-у-у! О-у-у-у! А-у-у-у! — завывал голос.
— Лайза! — закричал Белов.
В дальней комнате раздался сдавленный возглас. Белов, очертя голову, ринулся туда. И вовремя — Лайза, опираясь на печь, из последних сил старалась устоять на ногах.
Саша обхватил девушку за талию, просунул руку под плечи, и в этот момент Лайза стала медленно оседать на пол. Она успела прошептать:
— Призрак! — и потеряла сознание.
Белов пытался привести ее в чувство, но все попытки были тщетными. Тогда он взял Лайзу на руки и побежал обратно, по длинной изогнутой анфиладе.
Гроза гремела где-то вдали, теряя свою силу. Света молний уже не хватало, чтобы разглядеть дверные проемы, и Белову приходилось отыскивать их на ощупь ногой.