Похищение Европы
Шрифт:
Белов, немало полетавший в своей жизни, всегда чувствовал этот момент: скорость горизонтального полета падает до нуля, вертолет зависает в воздухе и начинает медленно приближаться к земле. Журналисты засуетились, стали хватать сумки и кофры с аппаратурой, словом, вели себя так, будто собирались выпрыгнуть на ходу.
Белов надвинул на глаза козырек бейсболки и для верности накинул на голову капюшон куртки. Он считал, что пока рано открывать свое инкогнито. Вертолет коснулся колесами травы. Лопасти вращались все медленнее, их блестящие лезвия со свистом вспарывали воздух. Воспользовавшись
Вдаль, насколько хватало глаз, простиралось огромное поле, поросшее густой ярко-изумрудной травой. Целое море зелени, подернутое, словно кисеей, легкой белой дымкой. Винты вертолета разгоняли и рвали ее в клочья; белая дымка вскипала, точно гребешки пены на океанских волнах, становилась невесомой и едва заметным паром поднималась ввысь, к бескрайнему куполу неба. От ощущения невиданного простора захватывало дух; две стихии — воздуха и земли — растворялись друг в друге и сходились у горизонта. Впрочем, его линия была настолько тонкой и призрачной, что казалась нереальной. Справа и слева от вертолета стояли нарядные юрты, покрытые ровдугой — замшей из оленьей шкуры. Вокруг них бегали дети в новеньких легких парках, расшитых бисером. Посреди поля высился резной столб, украшенный разноцветными лентами. Возле него топтались люди в странных нарядах. В руках у них были бубны.
Зоринский вертолет приземлился неподалеку — метрах в ста. Второй пилот открыл люк, спрыгнул на землю и торопливо разложил металлическую лесенку из трех ступенек. В проеме показался сам Виктор Петрович. Он остановился на верхней ступеньке и приветливо помахал рукой.
Зорин начал было спускаться, но в этот момент на его плечо легла чья-то рука; круглолицый человек с бегающими глазками за узкими стеклами очков что-то сказал Зорину на ухо. Виктор Петрович нахмурился и поднялся обратно в вертолет.
Белов понял, в чем причина задержки, — корреспонденты еще не успели выгрузиться. Они торопились, бежали и спотыкались, на ходу разматывая шнуры и расчехляя камеры. Наконец, когда они окружили трап плотным полукольцом, Зорин явился «ликующему народу» во второй раз.
Лопасти винтов лениво ползли по кругу; было видно каждую заклепку и полосу, прочерченную красной краской. Дверь, ведущая в кабину пилотов той машины, на которой летел Белов, открылась, и показался командир — угрюмый мужик, похожий на медведя.
— А ты почему здесь? — сказал он Белову. — Беги Зорину зад лизать, а то опоздаешь.
Саша кивнул. Пилот хрипло рассмеялся, и Белов подумал: «Интересно, а про меня они говорили бы то же самое?». Он подошел к люку, спрыгнул на землю и побежал, но не к другому вертолету, а прочь от него, в сторону нарядных юрт.
Там он снял куртку и бейсболку, скрутил в узел и сунул его в куцый рюкзачок. Белов остался в толстом свитере, плотных непромокаемых штанах и армейских ботинках со шнуровкой до середины голени. Он немного подумал, вытащил из-под рубашки ожерелье из медвежьих когтей, висевшее у него на шее, и похлопал по нему ладонью.
До его слуха донеслись громкие крики и смех; Белов выглянул из-за юрты и увидел нарты, запряженные парой оленей. Нарты, нагруженные плавником — деревяшками, выброшенными волнами на берег и высушенными солнцем, — неслись по зеленой траве. Рядом, в легкой парке, бежал невысокий желтолицый человек с черными прямыми волосами. Человек радостно улыбался. В руке он держал длинный шест с круглой шишкой на конце — хорей.
Небольшой олень со свалявшейся шкурой косился на хорей фиолетовым глазом, пытаясь заранее угадать желание погонщика. Второй олень, с одним рогом, бежал спокойно и размашисто, повинуясь направлению, задаваемому ведущим.
Через мгновение на горизонте возникли несколько черных точек. Они стремительно приближались, и вскоре Белов разглядел еще несколько упряжек, так же, как и первая, нагруженных дровами для будущего костра.
Женщины тащили черный закопченный котел, две большие рогатины и поперечную перекладину. Взрослые, но еще не ставшие мужчинами мальчики несли ведра из оленьих шкур, до краев наполненные водой.
Всюду царили радость и веселье. Праздник лета начался.
Хайловский вручил Зорину стопку карточек из плотной бумаги. На них крупными печатными буквами была написана заготовленная речь. Последние карточки Глебушка спешно дописывал на ходу.
Виктор Петрович предупредил его заранее: «Напиши так, чтобы я мог прочесть это без очков», и Хайловский согласился. Строгие очки в золоченой оправе хорошо смотрятся в телестудии или в кабинете, но уж никак не на Празднике лета. Зорин подобрался, расправил плечи и, подглядывая в карточку, начал говорить.
— Дорогие друзья! В этот торжественный день…
— Подождите! — трагическим шепотом произнес у него за спиной Глебушка. — Не здесь! Подойдите к священному столбу, там старейшины и шаманы. Поздоровайтесь с каждым и только потом произнесите речь.
Зорин не смутился — ему приходилось выпутываться и не из таких скользких ситуаций.
— Дорогие друзья! — повысил он голос. — Приглашаю всех подойти к священному столбу.
Процессия двинулась через поле к столбу. Впереди — Зорин, следом — Хайловский, за ними, растянувшись нестройной цепочкой, шли журналисты.
Белов догнал это торжественное шествие и затерялся в задних рядах. Неудобно было оставлять Виктора Петровича без подарка — не очень приятного, но вполне заслуженного сюрприза. Зорин подошел к столбу и, дождавшись, когда подоспеет пресса, начал здороваться с седыми стариками в парках из оленьих шкур. У одного из шаманов был красивый головной убор, сшитый из волчьей шкуры таким образом, что оскаленные клыки обрамляли морщинистое, кирпичного цвета лицо человека. Голову другого украшала выделанная морда моржа — с толстыми жесткими усами и массивными белыми бивнями.
Зорин энергично тряс руки шаманам и старейшинам, но при этом улыбка у него оставалась натянутой. Наконец он обернулся на Хайловского и, получив утвердительный кивок, снова достал карточки.
— Дорогие друзья! В этот торжественный день сама камчатская природа…
Операторы работали в две камеры; один брал крупным-планом лицо Зорина, другой — общий план столба и стоящих вокруг него людей. Они договорились, что во время речи будут оставаться на местах, а потом поменяются особенно удачными кадрами.