Похищение из провинциального музея
Шрифт:
Почти одновременно с врачами в музей приехали трое из городского отдела внутренних дел. Пока они осматривали место происшествия, все окна и двери, все царапины на паркете, Ольге Порфирьевне стало лучше, и она, распорядившись повесить на дверях музея табличку «Санитарный день», направилась в голубую гостиную.
– Следователь Фомин, – представился ей молодой человек в штатском.
– Очень приятно, – сказала Ольга Порфирьевна, подумав про себя, что следователь слишком молод и, кажется, простоват.
– Вы всегда сами делаете утренний обход или чередуетесь
– Всегда. Мой заместитель недостаточно требователен к персоналу.
Фомин что-то пометил в раскрытом блокноте.
Ольга Порфирьевна спокойно и логично поведала все подробности сегодняшнего утреннего обхода вплоть до привлекшего ее внимание происшествия на перекрестке. Показала, как вошла в гостиную, затем направилась к двери, ведущей в зал Пушкова, и, не дойдя, повернула к балконной двери.
Фомин осмотрел надежные старинные шпингалеты.
– Так вы говорите, дверь на балкон была заперта?
– Она всегда заперта.
– Зачем же вам понадобилось ее открыть сегодня утром?
– Меня испугал ужасный скрежет. Я решила взглянуть, что случилось на улице.
Следователя насторожило, что старуха на этом месте начала сбиваться и путать. Она показала, где лежал на паркете комочек замазки, но не помнила, куда он потом исчез.
– Кажется, я его бросила вниз с балкона.
– Что значит «кажется»? Бросили или не бросили?
– Кажется, бросила. Но не берусь это утверждать со всей очевидностью.
Фомин присел, потрогал паркет там, где, по уверениям старухи, валялась замазка.
– Прекрасный паркет, не правда ли! – воскликнула Ольга Порфирьевна.
– Возможно.
Фомин поднялся и перешел к двери, ведущей в зал Пушкова. Ольга Порфирьевна просеменила за ним.
– Итак, вы вошли в этот зал и увидели, что картины нет?
Старуха остановилась на пороге.
– Если быть точной, то я заметила пропажу, даже не войдя в зал, а отсюда. – Она стояла, как бы боясь шагнуть дальше.
– Значит, вы сразу посмотрели туда, где находится или, вернее, находилась пропавшая картина. Почему?
– Потому что портрет девушки в турецкой шали – жемчужина нашего музея.
– Жемчужина? – недоверчиво переспросил Фомин.
Ольга Порфирьевна смерила его уничтожающим взглядом:
– Судя по вашему вопросу, вы прежде у нас никогда не бывали. Очень жаль. Люди приезжают к нам в Путятин издалека именно ради картин Пушкова. Такого собрания его работ нет нигде. Даже в Третьяковской галерее висит только одна картина Пушкова.
На Фомина упоминание Третьяковки произвело некоторое впечатление.
– Я давно собирался посмотреть выставку Пушкова, да все как-то некогда, – смущенно оправдывался он. – Вообще-то я бывал у вас в музее. Когда еще в школе учился.
– Так, значит, вы здешний. Тогда тем более жаль… – Она укоризненно покачала головой. – Закончили здесь школу? Недавно?
– Восемь лет назад.
– Ах, вот как… Восемь лет назад. И с тех пор в музей не заглядывали? А собрание картин Пушкова поступило к нам семь лет назад. Дар Вячеслава Павловича родному городу. Картины
– Пройдемте! – Фомин взял ее под руку и повел к противоположной стене. – Вы помните, на каком шнуре висела картина?
– Разумеется. Белый капроновый шнур.
– Принято ли у вас в музее время от времени снимать картины? Например, для того, чтобы стереть пыль, исправить раму.
– Разумеется, мы иногда тревожим картины. И эту нам приходилось снимать чаще других.
– Почему?
Ольга Порфирьевна глянула на следователя, как ему показалось, с жалостью:
– Но я же вам говорила! «Девушка в турецкой шали» – лучшее творение Пушкова. Ее копируют, фотографируют. Кстати, недавно приезжали от издательства «Искусство», «Девушка в турецкой шали» будет на обложке книги о Пушкове. Потом еще эти халтурщики, которые оформляют новое кафе возле гостиницы, они тоже…
Фомин насторожился:
– Художники из Москвы? Три бородача?
– Они! Нам известно, что они собираются украсить новое кафе изображением девушки в турецкой шали, разумеется, поданным в каком-нибудь ужасном модерновом искажении.
– Художники вам сами сказали о своем замысле?
– Это не замысел, а умысел! – запальчиво возразила Ольга Порфирьевна. – Я узнала о нем от своего заместителя Киселева. Он тоже возмущен. Наглое мародерство! Вопиющее издевательство над русской и советской классикой! Вера Брониславовна с утра направилась в горсовет. Шедевр Пушкова не должен быть использован для оформления пищевой точки! Вера Бронисла…
Фомин увидел, что Ольга Порфирьевна вдруг страшно побледнела.
– Боже мой! Она ни в коем случае не должна знать! Она не переживет!
– Кто – она?
– Да господи, Вера Брониславовна, вдова Вячеслава Павловича! Она с утра отправилась с визитом к председателю горсовета, а потом придет сюда… Как я ей скажу о пропаже?!
– Постарайтесь скрыть. – Фомин записал в блокноте имя и отчество вдовы Пушкова, обвел жирной чертой. – Заприте зал, придумайте причину.
– Но в шесть у нее беседа о творчестве Пушкова!
– В шесть? – бодро переспросил Фомин. – До шести у нас еще есть время.
– Вы надеетесь так быстро найти картину? – Ольга Порфирьевна уставилась на следователя чуть ли не с ужасом.
«Что же ее напугало?» – подумал Фомин. И сказал деловито:
– Я надеюсь, что до шести часов вы успеете оповестить всех приглашенных об отмене беседы, а вдову художника… ну… увезете куда-нибудь под благовидным предлогом. А я тем временем буду действовать.
– Дай-то бог! – Ольга Порфирьевна прижала руки к груди. – Вы уж постарайтесь… Ах, как жаль, что вы не видели ни разу саму картину! Возьмите у Киселева цветную фотографию. Хотя, конечно, фотография не передает всей прелести портрета. На нем изображена Таисия Кубрина, дочь последнего владельца Путятинской мануфактуры. Она славилась своей красотой. Рассказывают, что как раз накануне революции в Петербурге Таисия Кубрина…