Похищение
Шрифт:
А потом они должны были добраться до того места, где их ждал брат Таллания с приготовленными лошадьми и они должны были пересечь большую часть Границы…
А теперь?
Теперь тщательно рассчитанный путь и точно выверенное время — все разлетелось в клочья, как подушка под ударами ятагана.
— Что будем делать?! — крикнул, держа над собой плащ, подбежавший Рудольф, опытный вор и боец на ножах. — Дождь усиливается. Может, поставим палатку?
— Подождем еще немного! И где, наконец, Тиберий? Я просил позвать его минут десять
— Я не знаю! Куллос отправился его искать. Он сказал, будто чародей говорил что-то о дожде и его рукотворной природе и что можно отвести от нас непогоду!
— Проклятье! Он должен был согласовать это со мной! Дай сигнал к общему сбору!
Рудольф кивнул и побежал к почти невидимым под бешеным напором дождя рюкзакам. Сейчас он должен достать горн и протрубить, сзывая всех к Талланию.
Вот сейчас… Сейчас… Сейчас должен…
Талланий нахмурился. Убоги побери, почему Рудольф мешкает? Он бы уже раз десять мог протрубить общий сбор! Талланий прищурился. Косые потоки воды с небес не позволяли разглядеть, что происходит там, возле рюкзаков.
Убогыхнувшись, Талланий зашагал к ним сам, приготовясь костерить Рудольфа на чем свет стоит.
Но возле рюкзаков вора не оказалось. Наполовину погрузившись в грязь, одиноко торчал горн. Талланий забеспокоился. Граница ночью опасна, на все странные происшествия нужно реагировать быстро. Талланий поднял горн и протрубил общий сбор, изменив тональность, — предупредил, что возникла опасность.
Первым прибежал Кахор, таща взведенный арбалет, за ним спешили братья Варшаны с обнаженными мечами. Уданий, Вертон и Баумгарт появились втроем, двигаясь так, чтобы прикрывать друг друга.
Тиберий, Куллос и Рудольф так и не появились.
Проклятье, лишиться чародея и проводника! Хуже не придумаешь! Но ведь Куллос утверждал, что в этом месте безопасно, здесь часто останавливаются на ночь караваны, не страшась, например, что прайд белых львов наведается в ночной лагерь.
Может, конкуренты? И такое может быть… Проклятье!
— Что произошло? — Баумгарт, одноглазый гном, мастер секирного боя, раздраженно фыркнул, когда капли дождя попали ему на лицо. Как все гномы, Баумгарт не любил дождь.
— Точно не знаю, но уверен, что Рудольф пропал, а чародей и Куллос не возвращаются, — устало объяснил Талланий. — Кто-нибудь видел или слышал что-то необычное?
— Нет, не видел.
— Не было вроде ничего.
— Нет.
— Ничего необычного.
— Да нет, знаешь ли…
Талланий вздрогнул и уставился между Баумгартом и Уданием. Сказал, стараясь, чтобы голос не дрожал:
— А куда… куда подевался Вертон?
Гном и человек обменялись недоуменными взглядами и уставились на пустое место между собой. Они оба были готовы поклясться, что только что там находился гоблин Вертон, которого сейчас и след простыл.
— Спина к спине! — скомандовал Талланий, выхватив короткий меч.
Они быстро встали так, чтобы касаться друг друга плечами, все семеро, и готовы были дать отпор…
Стоп. Семеро? Семеро?
Талланий почувствовал, что холодеет.
А затем сзади него раздался крик, мгновенно оборвавшийся.
Потом — боевой вопль секирщиков Красной Скалы, которые презирают традиционный хирд, обзывая тех, кто в нем ходит, обмотавшимися цепями трусами, — вопль одиночек, которые сражаются с секирой в каждой руке, вопль воинов, погружающихся в безумие берсерка. Потом — вопль обрывается на середине с противным чавкающим звуком.
Свист арбалетного болта — это Кахор… А крик, полный боли, — и это Кахор… Братья Варшаны умерли молча, только раз звякнули их мечи — и все.
Дрожащими пальцами Талланий пытался развязать мешочек, который носил на груди. Он молил богов и даже убогов, зная, что его душе это в Посмертии не простят, но сейчас он готов был молить кого угодно, хоть даже титанов, чтобы они дали ему смелости и сил, чтобы он успел…
Голубоватый вытянутый кристалл с выбитыми рунами порвал ткань мешочка и упал в нетерпеливые руки Таллания.
А сзади — он чувствовал, он знал! — уже приближалась смерть.
Он сжал кристалл и быстро проговорил заученные слова, представляя то, что должен был.
А смерть уже была совсем рядом и тянула руку к его сердцу.
Руны в кристалле вспыхнули октарином, кристалл ярко засиял, от него в мгновение ока разошлась, увеличиваясь, голубая полусфера.
Дождь замер, мириады капель застыли в воздухе, образуя причудливые водяные узоры замершей Стихии.
Талланий вздохнул, переводя дух, и повернулся.
Сзади никого не было. Ни отряда, ни того, кто всех убил. На первый взгляд. Но если приглядеться… Если быть повнимательнее…
Между дождевыми каплями висели частицы то ли пыли, то ли песка, то ли земли, то ли еще чего, словно бусы, растянутые на невидимой нитке. Если соединить эти мелкие бусины, если, используя воображение, провести множество линий и заштриховать расстояние между точками-бусинами, получится будто бы взорвавшаяся изнутри фигура.
Талланий сглотнул. Рассматривать и воображать он не собирался, а собирался бежать. Бежать отсюда, пока Сжатие Времени давало ему время, бежать в Границу и добираться до брата. Плевать на упырей, плевать на богатство. Жизнь — дороже ее нет ничего…
— Ха, Ахесу не повезло. Да еще так глупо попасться!
— Это магия.
— Магия не магия, но он опростоволосился!
— Что-то ты слишком рад этому.
— Я не рад. Можно даже сказать, я недоволен. От Ахеса я такого не ожидал.
— Не беспокойся, он уже приходит в себя, сам посмотри.
Ноги больше не держали Таллания, и он осел в грязь. Он ясно и отчетливо понимал: два голоса за спиной были вестниками той смерти, которой, как он считал, ему удалось избежать. Смерти, впереди которой невидимо идет Жестокосердный Анубияманурис, поигрывая кривым кинжалом.