Похищенная весна. Петроград – Ленинград

Матик Сонич

Водянистая картошка отдавала сладостью и конским навозом. «Мерзлая» – Ольга не любила такую. Но сейчас так хотелось есть, что даже эта еда ее успокаивала. Она налила в оставленный на столе стакан кипятку. Посмотрела на спящую в одежде Катю на чужой простыни и часто заморгала. Жар от сердца подступал уже к горлу, но горячий стакан отвлек. Она одернула руку и сосредоточилась на ниточках пара, тянувшихся от кипятка вверх в свете красного печного зева.

– Допустим, родителей нет, – прошептала Ольга, – дома нет, но ведь хоть кто-то остался? – Она стала вспоминать, кто из прошлой жизни мог бы ей помочь.

Коллеги отца с фабрики. Его шофер Степан с семьей. Сосед – аптекарь, что брал на работу после революции. Юра Анненков, он всегда ей помогал, не откажет

же он ей сейчас, когда она в таком положении?! Друзья семьи. Участники ее недолгого литературного кружка. Павел Павлович… «Нет! Родителей Андрея точно нельзя вмешивать! Нельзя с ними встречаться, ни за что! Нельзя, чтобы они знали, что Катюша его дочь! И Кате не стоит знать ни кто ее отец, ни его родственников! Что они знают про нас? Что мы пропали по дороге в Париж? Вот пусть так и будет!» – Оля, сидя напротив раскаленной печи, почувствовала, как к ногам тянулись ледяные языки февральского холода. Она задрожала, одернула поглубже рукава, положила руки на живот, пытаясь прощупать шрам. Ее передернуло, она нервно встала, скормила алым углям еще одно полено и, проверив, как плотно закрыта облезлая дерматиновая дверь на улицу, прижала ее спиной.

Катя спала глубоко и беззащитно, раскинув руки и ноги на широкой лежанке. «Катюша только моя! Никому ее не отдам! – Ольга сжала похолодевшие кисти до хруста костяшек. Боль не заставила себя ждать. Она отрезвила и заставила думать. – Тогда, что? Тогда, как? Лучше бы Катюша была Сашиной дочкой! Причем здесь Саша! Мало я ему крови попортила?! Нет, Саша ни при чем! Так, так, так…» Ольга начала судорожно метаться в узком проходе между столом, лежанкой, перекошенным буфетом, в нутро которого были втиснуты дрова. Она чувствовала себя как в капкане. Попалась по собственному недомыслию, еще и ребенка привезла. А ведь ее предупреждали!

Сколько пролетело времени в раздумьях, как поступить, Ольга не знала. Она знала только, что топка сожрала 12 поленьев. А руки ей было не согреть. Ноги продолжали коченеть в сырых валенках. Сон начал одолевать ее. Она решила прилечь, на минуточку закрыть глаза, потом встать и подбросить, чтобы очаг не угас. Прикрыла дверцу прожорливого зева и устроилась с краю полатей, стараясь не будить нежно сопящую дочь.

«Завтра. Завтра будет новый день. Иван ведь хороший человек? Вот спрошу у него, что подскажет. Может он аптекаря знает или Степана… Надо идти домой… Там кто-то есть знакомый… поможет» – мысли стали путаться, кружить, перетекать, и были то теплыми, как лучики солнца, то ледяными, как вода из колонки. Они наполняли все вокруг, волновались. Оля почувствовала, что стоит в лодке над ними. У борта свернувшись калачиком лежит Катя, таращится на нее своими зелеными глазищами и повторяет: «Мама, Мама». Сердце сжалось, Оля огляделась. Вокруг только морская зыбкая плоть поднимающая и опускающая свинцовые мышцы. А наверху обрывки туч. И пепельные и темнее сажи. Они мчатся во всех направлениях, и только высоко над ними в редких промежутках восковый холодный свод.

Оля схватилась за весла. Лодку болтало, казалось, она сейчас сорвется с гребня и полетит верх тормашками, вытряхнув из себя напуганных девочек. Грести не получалось, весла то не доставали до воды, то застревали в толще, будто она – гранит. Лодка кружила на месте. А в одной из нарастающих волн Оле почудилась знакомая шляпа. Волна выросла и обмякнув поднырнула под лодку. Что-то острое, скрежещущее прокатилось под днищем. И с другого борта Оля увидела, как по удаляющейся водной массе скользит Андреево клетчатое пальто. Ольга зажала рот, чтобы не закричать. Посмотрела на Катю. Та продолжала разевать рот и кричать «Мама-мама», но Ольга ее не слышала. Только вой ветра, и рокот перетирающихся между собой волн. В страхе Оля озиралась, и в следующей нарастающей волне она увидела изуродованного мужа. Он приближался, приближался… Брызги от волны уже летели Оле в лицо. Она видела его перекошенную улыбку, вода еще больше исказила черты лица. Нельзя было разобрать глаз. Но еще чуть-чуть, и Ольга поняла, что на лице под волной нет глаз, только черные ледяные глазницы. Андрей

вытянул из воды серо-зеленые руки и потянулся к лодке. Оля, дергая из стороны в сторону, стала вытаскивать весло из уключины, чтобы дать отпор. И тут вздыбленную волну пронзил луч света. Страшные руки тут же опали безобидными барашками. Ольга оглянулась, чтобы узнать источник спасения. Катя уже стояла на корме и, улыбаясь, показывала на маяк.

Восковое высокое небо оголилось. Вода выровнялась и показала светлый горизонт. Ольга замерла. Она чувствовала, что луч маяка будто сам, нежно покачивая, настойчиво подтягивает лодку к безопасному месту. Ольга села, прикрыла глаза и позволила себя убаюкать.

Глава третья. Кроличья нора

Проснулась Ольга сразу. Не успев открыть глаза, она спохватилась, что проворонила печку, но тут же услышала, что очаг дружелюбно трещит и посвистывает. Не меняя позы она решила оглядеться. В таких же сумерках, как накануне, за столом Ольга увидела спину в кудлатом платке. К запаху печи отчетливо был примешан запах гари. В комнате горела керосинка, но пока вне Олиного поля зрения.

– Будочка во дворе налево – не оглядываясь, махнула зажатой в руке картой хозяйка в сторону за окно. – Твоя деваха-то не обосцицца? Седьмой час ведь дрыхните.

Ольгу передернуло от такого вопроса. Но она поспешила успокоить хозяйку:

– Нет. За ней никогда не водилось. – Ольга, погладила сопящую Катю по руке и прошептала ей, что сейчас придет, чтобы та не испугалась.

Валенки просохли. Пока Ольга накидывала на плечи пальто, исподтишка разглядывала невесту сапожника. Крупная сутулая женщина. То ли седая, то ли светло-русая. Сдвинутые суровые брови и поджатые губы. Она не смотрела на Ольгу, а сосредоточенно раскладывала пасьянс, нависая над необыкновенно маленькой коптящей лампой.

Когда Ольга вернулась, Катя уже сидела поджав ноги на стуле, а старуха внаклонку натягивала калоши на Катины валенки.

– Чего он вам дал-то?! Тюк-в-тюк! Не на вырост, ничего! Это же муки ацкия кажный раз на просушку сымать! На! – Старуха протянула Кате валенки. – Проводи-ка свою вертлявку до нужника. А то поскользнется. Сегодня туману… сырости… И давайте уже поскорее. Чайник ставлю!

«Не такая уж и суровая» – подумала Ольга, выходя с Катей во двор.

После вынужденной утренней прогулки хозяйка выдала ушат с ковшом и строгий выговор, за то, что Ольга снова замочила валенки, не надев данные дедом калошки. Ольга извинялась, послушно и тщательно умывалась. Была готова уши показать хозяйке на проверку, так уж она напомнила ей кормилицу.

– Вас случайно не Фросей зовут? – с улыбкой спросила она хозяйку, предположив, что всех грозных воспитательниц должны звать Фросей.

– Нинкою! – отмахнулась женщина. – Ниной Михалной, – поправилась она многозначительно приосанившись. – А вас Олькой и Катькой звать? Мне Ваня сказал. Что ж девчоночки, позавтракаем, чем бог послал! Ты, длинная, на полати седай. Ты, мелкая, – на стуле, а я вот тут полешко потолще… – Нина Михайловна вытянула какой-то трухлявый пенек из буфета без дверец. – А чего? Вот-те и табурет! – Она засмеялась, оголив редкие, но белые зубы. Плюхнулась на шаткое свое сиденье, ойкнула и залилась пуще прежнего. Катя, вторя, заливисто засмеялась, и тоже чуть не слетела со стула. – Ну, неча ржать! Олька я пока раскладу, а ты рассказывай, кто вы, откудова и куда следуете. А то от этого сапожника ничего не добъесси. Он только «давай погреимси, давай погреимси» … – старуха подмигнула Ольге и глумливо хохотнула.

Нина Михайловна разложила по алюминиевым мискам разогретую вчерашнюю картошку. Плюхнула кулаком по каждой, так что мякоть разорвала кожицу и превратилась в подобие пюре. Хозяйка раздала всем по деревянной ложечке, пока Ольга вкратце рассказала, что родилась в Финляндском княжестве, потом жила на Церковной, бежала, потом Катюша родилась…

– От святого духа, что ль?.. – нескромно спросила Нина Михайловна.

Ольга быстро вскинула взгляд на старуху, потом на Катю, потом на печку и снова на хозяйку: